Какой-то мужчина вскочил с места, потрясая указательным пальцем:
– Зато мы можем сместить правление, и, если вы пойдете против жителей города, мы именно так и поступим!
– У нас демократическая организация, мы не угрожаем друг другу, – сдержанно ответил директор.
– Кто кому угрожает? Твоего, что ли, ребенка забрали в полицию? – рявкнул мужчина.
Встала женщина. Сцепив руки на животе, она сочувственно посмотрела на членов правления.
– Это не охота на ведьм, мы просто хотим защитить наших детей. Моя дочь была на вечеринке у Кевина, а теперь ей звонят из полиции, чтобы получить «свидетельские показания». Господи, да эти дети дружат с самого детства и вдруг должны «свидетельствовать» друг против друга. Что же это такое?
Вслед за ней поднялся мужчина:
– Мы никого не обвиняем. Но ведь все знают… как это бывает… девушка хочет, чтобы ее приняли в компанию. Она ищет внимания. Ну зачем, спрашивается, Кевину делать что-то подобное? Мы хорошо его знаем. Он не такой. Нет.
Еще один мужчина, не вставая с места, громко заявил:
– Ясное дело, девчонка, так сказать, воспользовалась случаем. Что поделаешь, так уж сложилось, что наши парни пользуются успехом. Вряд ли она нарочно, может, у нее просто проблемы с психикой, она же подросток, ну гормоны взыграли, у кого в этом возрасте не бывает. Но она выпила и идет к нему в комнату – она же сама провоцирует его черт знает на что. Черт знает на что. Как бедному парню на это реагировать?
Тут встала Магган Лит и сочувственно оглядела всех вокруг:
– Я сама – женщина. Так что к слову «изнасилование» я отношусь крайне серьезно. Крайне серьезно! Именно поэтому я считаю, что мы должны донести до наших детей, что о таких вещах нельзя врать. А мы все знаем, что эта девушка врет. Все свидетельствует в пользу мальчика, у него не было ни малейшего повода сделать то, в чем его обвиняют. Мы не желаем этой девушке зла, мы не хотим навредить ее семье, но если мы промолчим, как это истолкуют наши дети? Что любая жертва безответной любви должна кричать направо и налево, что ее изнасиловали? Я сама женщина, и именно поэтому я так серьезно отношусь к подобным вещам. Все знают, что отец этой девушки использует ситуацию в своих интересах. Всем очевидно, что он не может смириться с тем, что в этом клубе есть звезды поярче, чем он сам…
Петер стоял в дверях. Прошло много времени, прежде чем его кто-то заметил, и совсем немного, прежде чем на него устремились все взгляды. Море знакомых глаз, он знал их всю свою жизнь. Друзья детства, одноклассники, возлюбленные юности, коллеги, соседи, родители детей, с которыми играют его дети. У дальней стены – два десятка грозных парней в черных куртках. Они ничего не говорили, только пристально смотрели на Петера. Петер чувствовал их ненависть, но, глядя на Магган Лит, не опустил глаз.
– Ничего-ничего, продолжайте. Я не буду вам мешать, – сказал он.
Вокруг было достаточно тихо, чтобы все окружающие услышали, как рвется его сердце.
Вернувшись на работу, журналистка и фотограф расскажут все главному редактору, журналистка не сомневается, что главред немедленно отправит их обратно. Однако вместо этого начальник промямлит что-то невнятное, мол, «не знаю, можно ли назвать это угрозой… народ просто нервничает… их можно понять… наверно, не стоит… ну, сама понимаешь…» Фотограф, кашлянув, продолжит: «Искать проблемы там, где их нет?» Начальник кивнет и скажет: «Вот именно… вот именно!»
Журналистка промолчит, она еще слишком молода и слишком дорожит своей работой, но она запомнит ужас в их глазах. И еще долго не сможет забыть, что сказал ей Кевин Эрдаль в интервью после полуфинала. Так, вероятно, говорят все спортсмены, когда их товарищ по команде совершил что-то недопустимое. Наигранное удивление, закрытая поза, односложный ответ. «А? Что? К сожалению, я ничего не видел».
На этот раз Фатима вошла без стука. Хотя обычно всегда стучит. Амат сидел на кровати с визиткой в руках.
– У мальчика могут быть секреты от матери, – решительно сказала она. – Но только если он умеет их скрывать.
– Все в порядке. Не… беспокойся, мама, – ответил он.
– Твой отец… – начала она, но Амат перебил.
Чего обычно себе не позволял.
– Не надо говорить, что сделал бы отец. Его здесь нет!
Она сложила руки на коленях. Амат тяжело дышал. Он попытался протянуть ей карточку, но Фатима ее не взяла.
– Это работа! – В его голосе смешались отчаяние мальчишки и раздражение юноши.
– У меня есть работа.
– Эта лучше, – сказал он.
Мать удивленно подняла брови:
– О? Это такая работа, где у них есть площадка, чтобы я могла каждый день смотреть, как тренируется мой сын?
Его плечи опустились.
– Нет.
– Тогда для меня она ничем не лучше. У меня есть работа. Не волнуйся за меня.
Его глаза вспыхнули.
– Но кто будет все это делать, мам? Кто? Посмотри вокруг! Кто будет о нас заботиться, когда твоя спина совсем откажет?
– Я. Точно так же, как всегда, – пообещала она.
Он пытался всучить ей визитку, но она не взяла.
– В ЭТОМ МИРЕ В ОДИНОЧКУ НИЧЕГО НЕ ДОБЬЕШЬСЯ, МАМА! – крикнул он.
Она не ответила. Просто села рядом. Амат заплакал.
– Это слишком сложно, мама, – проговорил он сквозь слезы. – Ты не понимаешь… ты не понимаешь, сколько… я не могу…
Фатима отпустила его руки. Встала. Отошла к двери. И решительно произнесла:
– Я не знаю, что тебе известно. Но очевидно, есть кто-то, кто до смерти боится, что ты проболтаешься. И поэтому позволь мне сказать тебе, мой любимый мальчик: мне не нужны мужчины. Ни тот, который будет утром отвозить меня в ледовый дворец, ни тот, кто даст мне новую работу, которая мне ни к чему. Мне не нужен мужчина, который будет оплачивать мои счета и который будет говорить, что мне думать и чувствовать. Мне нужен только один мужчина – мой сын. И запомни, ты – не одинок. Ты никогда не был одинок. Ты просто должен выбрать, с кем тебе по пути.
Она вышла. Закрыла дверь. Карточку она оставила ему.
Магган Лит продолжала стоять – гордость не позволяла ей пойти на попятную. Обернувшись к членам правления, она потребовала:
– Я считаю, что голосование должно быть открытым.
Наконец взял слово генеральный директор:
– Да, но хочу напомнить вам, что по уставу каждый вправе потребовать закрытого голосования…
Он слишком поздно понял, что этого Магган Лит и добивалась. Она демонстративно повернулась к присутствующим:
– Ну что ж. Есть здесь хоть кто-нибудь, кто не готов ответить за свои слова? Кто побоится посмотреть нам в глаза и сказать, что думает? Прошу вас, пожалуйста, встаньте и воспользуйтесь своим правом голосовать анонимно!
