Она записала время. Подняла руки, как будто держит невидимое ружье. Прикинула, где лучше встать.
Кто-то из них двоих умрет. Она пока еще не решила кто.
43
Драться нетрудно. Трудно только начать и закончить. Когда уже начал, дальше срабатывает инстинкт. Самое трудное в любом насилии – это нанести первый удар и, одержав верх, вовремя остановиться и не нанести последний.
Машина Петера так и стояла на парковке у ледового дворца. Ее не подожгли, хотя кое-кто наверняка об этом подумывал. Петер счистил снег со стекол и сел, не заводя двигателя.
Он всегда завидовал умению хороших тренеров просто встать перед игроками и увлечь их за собой. Сам он так не умел: не хватало харизмы. Когда-то он был капитаном, но он вел команду игрой, а не словом. Он не смог бы никому ничего объяснить про хоккей, он просто хорошо играл, и все. В музыке говорят об «абсолютном слухе», а в спорте – о «физическом интеллекте». Когда видишь, как кто-то выполняет движение, и тело само понимает, как его повторить. Кататься на коньках, забивать шайбы, играть на скрипке. Кто-то всю жизнь безуспешно тренируется, а кому-то… это просто дано.
С физическим интеллектом у Петера обстояло неплохо, так что учиться драться ему не пришлось. На его счастье. Он не был склонен к философии и никогда не размышлял насчет отказа от насилия. Его в нем просто не было заложено. Самого инстинкта.
Когда Лео начал играть в хоккей, Петер повздорил с одним тренером, который вечно орал на детей.
– Чтобы они тебя слушали, их надо немного припугнуть! – как-то раз заявил тренер.
Петер тогда промолчал. Но в машине по дороге домой он сказал Лео:
– Когда я в детстве проливал молоко, отец всегда меня наказывал. Ловчее от этого я не стал. Только стал бояться брать молоко в руки. Запомни это.
Парковка медленно заполнялась машинами. Люди стекались со всех сторон. Петера замечали все, но виду никто не подавал. Он ждал, пока они войдут внутрь. Ждал, когда начнется встреча. Он мог бы, наверно, завести двигатель, вернуться домой, собрать семью и вещи и уехать подальше отсюда. Как можно дальше. Но он вышел из машины, пересек парковку, открыл тяжелую дверь ледового дворца и шагнул внутрь.
Драться совсем не трудно. Трудно понять, когда нанести первый удар.
Анн-Катрин и Хряк сидели сзади. Казалось, что в кафетерии ледового дворца собрался весь город. Все стулья были заняты, народ продолжал приходить, вставал вдоль стен. Впереди, на небольшом возвышении, разместились члены правления. В первом ряду – спонсоры и родители юниоров. В середине – родители Кевина. Анн-Катрин видела, как люди, которых она знала всю свою жизнь, подходят к маме Кевина, словно на похоронах, словно хотят выразить свои соболезнования в связи с великой несправедливостью, жертвой которой она стала.
Проследив за взглядом супруги, Хряк крепко сжал ее руку.
– Давай не будем вмешиваться, Анки. Тут почти все – наши клиенты.
– Это не перевыборы, а суд Линча, – шепнула Анки.
– Давай подождем, пока не поймем, что произошло, мы многого не знаем, Анки. Мы многого не знаем, – отвечал муж.
Он был прав. Поэтому она решила подождать. Они ждали. Ждали все.
Фрак нарочно вышел на середину парковки, он не прятался в тени или за деревом. Меньше всего ему, разумеется, хотелось кого-то напугать.
Когда на парковку въехала небольшая машина с логотипом местной газеты на двери, Фрак приветливо помахал рукой. Внутри сидели журналистка и фотограф, Фрак жестом попросил, чтобы они открыли окно.
– Здравствуйте-здравствуйте! Мы, кажется, незнакомы. Фрак! Владелец супермаркета!
Журналистка пожала ему руку через окно.
– Здравствуйте, мы приехали на собра…
Фрак наклонился, почесывая бороду.
– Ага! На собрание, да? А у меня к вам как раз по этому поводу коротенький разговор. Так сказать, не под запись… Надеюсь, вы понимаете, о чем я.
Журналистка склонила голову набок:
– Нет.
Фрак откашлялся.
– Ну, вы же знаете, как это бывает. Когда появляются журналисты, народ всегда немного нервничает. То, что случилось, – травма для всего города, вы же понимаете. Поэтому хотелось бы убедиться, что ваша статья… что вы приехали сюда не затем, чтобы искать проблемы там, где их нет.
Журналистка не знала, что ответить, но ее явно напрягло то, как этот громадный мужчина облокотился на ее дверь. Фрак улыбнулся, пожелал ей всего доброго и ушел.
Журналистка и фотограф, выждав несколько минут, пошли за ним. Когда они уже двигались по коридору, из темноты появились два мужчины. На вид лет двадцати пяти – тридцати, черные куртки, руки в карманах.
– Собрание только для членов клуба, – сказал один.
– Мы журналисты… – попыталась возразить журналистка.
Мужчины перегородили дорогу. Они были на голову выше фотографа и на две – журналистки. Больше они ничего не сказали, один сделал полшага вперед и остановился – просто показать, на что он способен. В полутемном коридоре было тихо и пусто.
Фотограф взял журналистку за локоть. Она видела, как он побелел. Сама журналистка не местная, она здесь только стажировалась, но фотограф был из Бьорнстада. У него тут семья. Он потянул журналистку к машине. Они уехали.
Фатима сидела на кухне. Она услышала звонок в дверь, но Амат хотел открыть сам. Точно заранее знал, кто это. В дверях стояли два огромных парня, Фатима не слышала, о чем они говорят, но видела, как один приставил указательный палец Амату к груди. Закрыв дверь, сын отказался что-либо объяснять. Сказал только, что это по делам команды, и ушел к себе.
Бубу стоял за спиной Вильяма Лита, чуть наискосок, ему было не по себе от происходящего, он не понимал, почему без этого нельзя обойтись, не знал, что возразить.
– Но ведь Амат один из нас, чего ты психуешь? – спросил он еще по дороге.
– Пусть докажет, – рявкнул Лит.
Когда Амат открыл дверь, Лит ткнул ему пальцем в грудь:
– В клубе собрание. Вся команда будет там, мы встанем на улице, чтобы показать, что мы за Кевина. Ты тоже, – распорядился он.
– Постараюсь, – пробормотал Амат.
– Никаких «постараюсь». Ты там будешь! Только попробуй не прийти! – приказал Лит.
Бубу попытался поймать взгляд Амата. Но тот на него не смотрел.
Собрание проходило так, как проходят все подобные собрания. Неловкое начало, быстрый разгон и взрыв. Генеральный директор откашлялся и попросил внимания – в робкой попытке сбить накал.
– Во-первых, хочу уточнить, что спортивного директора может уволить только правление. Члены клуба не могут по собственному желанию увольнять сотрудников, это противоречит уставу.
