Амат помотал головой:
– У тебя такие шмотки вонючие, я к ним даже близко не подойду.
Бубу расхохотался так, что между домами прокатилось эхо, на этот раз от души. Амат улыбнулся. И вдруг Бубу тихо сказал:
– К осени мне надо ускориться. Иначе меня исключат.
Это был последний сезон Бубу в команде юниоров, он вылетал по возрасту. В других городах в команды юниоров брали до двадцати лет, но в Бьорнстаде такого количества молодых людей не набиралось. Одни после школы уезжали учиться, другие – на заработки. Лучшие игроки переводились во взрослую команду, остальные вылетали.
– Переведешься в основную команду! – попытался утешить его Амат, но Бубу только горько усмехнулся.
– Да меня никогда туда не возьмут. Если я не наращу скорость, это мой последний сезон. А потом – автосервис у папочки под началом на всю оставшуюся жизнь.
Амат промолчал, слова были не нужны. Если ты в детстве играл в хоккей хотя бы пять минут, ты поймешь, что единственное, чего тебе надо в этой жизни, – играть еще. Еще и еще, потому что эта игра замешана на лучших ингредиентах всех видов спорта: на скорости и силе, тотальной технике и борьбе, сто процентов сердца и сто процентов разума. Лучшей игры не бывает. Высшее наслаждение. Наркотик, от которого невозможно отказаться. Амат набрал в легкие побольше воздуха и сказал то, в чем не признался бы никому:
– Я боялся тебя. Весь матч я тебя дико боялся. Я даже не обрадовался, когда мы выиграли, только почувствовал облегчение. Я… черт, помнишь, как в детстве сидишь на берегу и играешь в песок? Было так здорово. Ни о чем не думаешь, просто играешь. Я до сих пор этого хочу. Не знаю, что я буду делать, если перестану заниматься хоккеем, это единственное, что я умею. Но теперь… это стало…
– Работой, – закончил Бубу, не глядя на Амата.
Амат кивнул.
– Я все время боюсь, понимаешь? Разве это нормально?
Бубу покачал головой. Больше они об этом не говорили, а только молча забивали шайбы в ворота. Банк, банк, банк, банк, банк. Бубу прокашлялся и сменил тему:
– Можно у тебя кое-что спросить?
– Валяй.
– Как узнать, красивый у тебя член или нет?
Амат уставился на Бубу, пытаясь понять, шутит тот или нет. Похоже, парень был серьезен.
– Ты совсем в хлам?
Бубу покраснел.
– Ну… я тут все думаю об одной штуке. Вот парни, они всегда обсуждают сиськи. А телки, обсуждают они наши члены? И как понять, красивый он у тебя или нет? Думаешь, для них это важно?
Амат очень быстро забил три шайбы подряд. Бубу стоял рядом, огромный, как дерево, и испуганный, как щенок перед приемом в ветеринарной клинике. Улыбнувшись, Амат похлопал его по плечу.
– Знаешь что, Бубу? По-моему, тебе надо меньше думать. Как и всем нам.
Бубу кивнул и ухмыльнулся. Амату было пятнадцать, Бубу – семнадцать. Через десять лет они будут вспоминать этот вечер – как все праздновали победу в доме, а они вышли на улицу и стали друзьями.
Ночь была ясной и звездной, деревья стояли неподвижно, они отошли на задний двор покурить. Вообще-то Беньи никогда не делал этого с незнакомцами, почти всегда это был для него интимный акт, совершавшийся в одиночестве, он и сам не знал, почему сделал исключение для басиста. Возможно, из-за того, что тот так умело создал на сцене свое пространство. Он словно находился в другом измерении. Беньи это было знакомо. Это его притягивало.
– Что у тебя с лицом? – спросил басист, указывая на шрам на подбородке.
– Хоккей, – ответил Беньи.
– Любишь подраться?
Судя по выговору, он приехал издалека. А судя по вопросу, впервые.
– Чтобы распознать драчуна, смотри не на лицо, а на костяшках пальцев, – ответил Беньи.
Басист несколько раз глубоко затянулся, сдул с глаз челку.
– Из всех видов спорта, в которых я не вижу смысла, хоккей на первом месте.
Беньи хмыкнул:
– А бас-гитара – это инструмент для тех, кто не смог научиться играть на обычной?
Басист расхохотался так звонко, что запели стволы деревьев, и его смех ударил Беньи не только в голову, но и в грудь. Такое не удавалось почти никому. Это было как текила с шампанским.
– Ты всю жизнь прожил в Хеде? В таком маленьком городке недолго заработать клаустрофобию, – улыбнулся басист.
Он рассматривал губы Беньи то смущенно, то жадно. Беньи выпустил дым уголками рта.
– Я живу в Бьорнстаде. Хед по сравнению с ним большой город. А ты что здесь делаешь?
Басист пожал плечами и попробовал придать голосу беззаботности, но боль сквозила в каждом слове:
– У меня двоюродная сестра – вокалистка в этой группе. Их басист уехал на учебу, и они предложили мне заменить его здесь на пару месяцев. Играют они паршиво, и за выступление нам дают ящик пива вместо платы, но у меня… Были сложные отношения с одним человеком. И мне надо было уехать подальше.
– Куда уж дальше, – сказал Беньи.
Басист прислушался к шуму деревьев, робко дотронулся до снежинок, падавших на руки. И тихо сказал:
– А здесь красивее, чем я думал. Правда.
Беньи курил, закрыв глаза. Был бы он обкуренным. И пьяным. Тогда, может, и осмелился бы. Но сейчас сказал только:
– Явно не так, как в твоем родном городе.
Басист вдохнул дым его сигареты. Кивнул, глядя на землю.
– Мы играем здесь в следующее воскресенье. Приходи, если хочешь. Это было бы… буду рад с кем-нибудь подружиться в этих краях.
Черная футболка трепетала на тонком теле. Движения у него были легкими и мягкими, в них напрочь отсутствовало напряжение, он казался совершенно невесомым. Он стоял на снегу, словно диковинная птица в лесу, полном хищников. Когда его дыхание достигало щеки Беньи, оно было уже холодным. Беньи затушил окурок пальцами и сделал пару шагов назад.
– Мне пора, а то сестра засечет.
– Такой большой и суровый хоккеист и боится сестры, – улыбнулся басист.
Беньи невозмутимо пожал плечами:
– На моем месте ты бы тоже боялся. Кто, по-твоему, научил меня драться?
– Увидимся в воскресенье? – прокричал басист ему вслед.
Но ответом была тишина.
Стоявшая на кухне Мая вдруг заметила, что Ана пропала, и отправилась ее искать. Парни видели, как по пути она прислонилась к стене, чтобы удержаться на ногах, будто пингвин на дрейфующей льдине, – алкоголь свое дело делал. Лит склонился к Кевину и прошептал ему на ухо:
– Дочь спортивного директора, Кевин, у тебя никаких шансов с ней переспать!
– Спорим? – ухмыльнулся Кевин.