— Я их позову ко мне в кабинет, — кивнул
Сыркин, — и заодно попрошу принести нам бутерброды из столовой, вы у нас
сегодня целый день и даже чаю не выпили.
— Ничего. Потом поем.
Выходя из кабины лифта, они увидели идущего им навстречу
Сергея Алексеевича. Тот замедлил шаг.
— Как у вас дела? — спросил он, обмениваясь
рукопожатием с обоими.
— Трудно, — честно признался Дронго, — пока
все идет трудно.
— А мне сказали, что все уже выяснено. Павел
признался, — несколько смутился Архипов.
— Кто вам сказал?
— Левитин. Он даже позвонил в академию, вызвал меня к
телефону.
— Он ошибся, — устало ответил Дронго, —
парень решил сознаться лишь для того, чтобы; вырваться из многоместной камеры,
где над ним наверняка издевались. Его ведь считают почти сексуальным маньяком.
— Да, это отвратительно. И если он не виноват, то
отвратительно вдвойне.
— Я думаю, что он не виноват. Просто вошел, увидел
убитую, вспомнил про свою судимость и сбежал. Испугался. Днем звонил
следователь. Ваш бывший охранник пытался покончить жизнь самоубийством.
— Какая дикость, — вздохнул Архипов, — я
позвоню генеральному прокурору. Этого нельзя так оставлять.
— Они уже поняли свою ошибку.
— Я все равно позвоню, — горячился Архипов, —
у меня же стоит на столе эта чертова «вертушка».
— Не нужно звонить, — попросил Дронго, —
парню ваш звонок все равно не поможет. Им нужны факты и доказательства. А
отпустить сейчас Мовчана из тюрьмы не сможет даже генеральный прокурор. Слишком
тяжелые улики против него.
Архипов удивленно посмотрел на него.
— Никогда не видел вас таким меланхоличным.
— Пытаюсь понять действия убийцы. До сих пор мне не
совсем ясны мотивы…
— Вы все-таки надеетесь на успех?
— Безусловно, — он не успел договорить. Из своего
кабинета вышли Елена Витальевна и еще несколько незнакомых Дронго мужчин.
— Елена Витальевна, — окликнул ее Архипов, —
вы видели вчерашние данные?
Он сразу забыл про несчастного охранника. Дела института
были не просто его работой. Это была его жизнь. Моисеева подошла к директору,
что-то азартно объясняя. Один из мужчин начал спорить. Во время разговора
Архипов обернулся, посмотрел на Дронго и виновато произнес:
— Извините. Но я ему завтра обязательно позвоню.
И снова включился в спор. Дронго заметил настороженный
взгляд, брошенный на него Моисеевой. Очевидно, он был ей все же интересен.
Сыркин осторожно тронул плечо Дронго.
— Идемте в мой кабинет, — предложил он. —
Устраивайтесь поудобнее, я сейчас все же вызову нашу буфетчицу и… да, да,
Носова с Фортаковым. Хотя лучше сначала Фортакова. Носов все равно не уходит с
работы, пока не попрощается со мной, — сказал Михаил Михайлович.
— Хорошо, — устало кивнул Дронго. Михаил
Михайлович, выходя, обернулся на гостя.
— У меня к вам один вопрос, — сказал
Сыркин, — если вы разрешите, я его вам задам.
— Конечно, разрешу, — удивился Дронго. —
Почему вы не спрашиваете меня о дыре в заборе, о которой говорил Григорьев. Мы
ее заделали сразу после убийства. Мне казалось, что она вас должна
заинтересовать в первую очередь.
— Нет, — возразил Дронго, — это было бы
слишком просто. И слишком хорошо. Использовав некий неохраняемый проход, на
территорию института проникает неведомый маньяк, который убивает женщину и
сразу исчезает. Такие вещи случаются в кино или в романах. В жизни ничего
подобного не бывает. Я абсолютно убежден, что убийца ходил рядом с Хохловой,
что он все еще здесь. И надеюсь, что я смогу указать вам на человека, который
совершил это страшное преступление. Поэтому я не верю ни в какую дыру. Это все
равно, если бы вы оставили на один час дверь своей квартиры незапертой, и
именно в этот час и в этот день к вам домой залез вор, который решил вас
обокрасть.
— Но открытая дверь может его спровоцировать, —
упрямо сказал Михаил Михайлович.
— Может. Но не на квалифицированное воровство. Скорее
на обычную кражу. Быстро взять что плохо лежит. Нет, убийца был очень опытный
человек. Он наверняка знал, что в тот вечер не будет работать уборщица Сойкина,
и труп не обнаружат раньше восьми вечера. Возможно, убийца знал и про Игоря
Садовничего, который уехал из отдела раньше обычного. Убийца точно знал, что
ему никто не помешает. Поверить в случайного прохожего я не могу. И в случайно
появившегося убийцу тоже. Я уж не говорю про журналы, которые с такой
регулярностью у вас появлялись. Вы поняли мои мотивы?
— Да, — вздохнул Сыркин, — я понял, что меня
правильно погнали на пенсию. Рядом с вами весь мой опыт кажется наивным.
Глава 9
Дронго сидел в кабинете Михаила Михайловича, когда тот вошел
вместе с каким-то невзрачным человеком. Незнакомцу могло быть и сорок, и
шестьдесят. Чуть ниже среднего роста, одет в синий джемпер, уже теряющий свой
цвет, и мятые темные брюки. Непричесанная голова, рассеянный взгляд, жесткие
черты лица, сухая, пергаментная кожа, словно натянутая на череп таким образом,
что невозможно было определить возраст вошедшего. — Облик его завершали
очки в дешевенькой оправе, которые незнакомец все время поправлял.
— Это Андрей Андреевич Фортаков, — представил
вошедшего Сыркин.
— Добрый вечер, — поздоровался Дронго. — А
где ваш помощник?
— Не знаю. Сейчас я его найду. Наверное, пошел в другое
здание. Уже шесть часов вечера, все уходят домой.
— Пусть зайдет ко мне, я его не стану задерживать
надолго, — попросил Дронго.
— Конечно, — кивнул Сыркин, — а вы пока
побеседуйте.
Фортаков сел напротив Дронго, нервным жестом поправил очки.
— Вы извините, что я задерживаю вас так поздно, —
начал Дронго, взглянув на часы.
— Разве это поздно? — улыбнулся Фортаков. —
Мы иногда остаемся на всю ночь. А сейчас только шесть часов вечера.
— У меня к вам несколько вопросов. Вы работаете в
отделе Фирсовой?
— Да.
— Давно?
— Лет пятнадцать.
— Значит, вы уже ветеран этого отдела. А с сотрудниками
технического отдела вы тесно контактируете?
— Если вы хотите узнать, знаю ли я их, то, конечно же,
знаю. И хорошо знал убитую.
— Почему — хорошо? Она ведь работала у вас совсем
немного?
— Она моя соседка. Мы живем в соседних домах. Перед тем
как устроиться сюда, она работала в другом институте, в котором я много раз
бывал.
— По служебным или по личным делам?
— По служебным, — усмехнулся Фортаков, снимая очки
и протирая стекла. Он взглянул на Дронго близорукими глазами. Надел
очки. — Мне уже за шестьдесят, — объявил он, — меня уже трудно
расшевелить, заставив бегать за молоденькой девочкой, которая годится мне в
дочери.
