— Мне кажется, что ваше преступление оказалось совсем
не таким сложным, каким вы его считали.
— Вы сумели раскрыть преступление? — обрадовался
Михаил Михайлович. — Вам удалось найти убийцу?
— Вы меня не поняли. Оно не просто сложное. Судя по
всему, это будет самая загадочная история в моей жизни. И знайте — я не
успокоюсь, пока не найду убийцу.
Глава 7
Этот кабинет отличался от всех, которые Дронго до сих пор
видел в институте. Здесь было чисто, просторно, комфортно и безжизненно
неуютно. Он мог принадлежать любому безликому мужчине, но в действительности
это был кабинет известного ученого, профессора Моисеевой.
Здесь все было подчинено работе. На подоконниках не было
цветов, на стенах — ни единой картины. На столе, кроме обычного канцелярского
набора отечественного производства, лежала лишь стопка бумаг и несколько
обычных канцелярских конвертов. И больше ничего, что свидетельствовало бы о
характере заместителя директора или ее пристрастиях.
Моисеева была высокого роста, ее строгий костюм состоял из
темной юбки, такого же цвета пиджака и светлой блузки. Никаких украшений или
косметики. Лишь слабый запах лаванды как бы являлся данью женскому естеству
хозяйки кабинета. У профессора Моисеевой были довольно правильные черты лица,
немного удлиненный нос, не портивший общей симметрии, припухшие веки и чуть
одутловатые щеки.
Безжизненно строгие глаза выдавали в ней одинокую женщину,
потерявшую шанс найти себе пару. Она приняла Дронго, стоя у дверей, в точном
соответствии с этикетом, по-мужски крепко пожала руку и указала на два кресла,
стоявших в углу кабинета. Сыркину она просто кивнула, для нее заместитель
директора по режиму и хозяйству был почти что завхоз. Все, что не касалось
работы, Моисееву абсолютно не интересовало.
— Сергей Алексеевич вчера говорил мне про вас, —
сказала Моисеева, доставая сигареты. — Он считает вас лучшим
экспертом-аналитиком. Я, правда, не знаю, как к вам обращаться. Дронго —
слишком фамильярно. Может быть, по имени-отчеству.
— Называйте меня Дронго, я уже привык.
— Как хотите. Скажите, а чем я, собственно, могу вам
помочь?
— Вы занимаете угловой кабинет, обращенный окнами и на
проходную, и на здание, где было совершено убийство. В тот вечер вы работали в
своем кабинете. Я понимаю, что мой вопрос несколько стандартен, вас об этом уже
неоднократно спрашивали. Но, возможно, вы вспомните какие-то детали? Мне важно
знать все.
— Нет, я ничего не забыла, — с ходу ответила
Моисеева. — И никого не видела. У меня нет привычки смотреть в окно во
время работы, — строго добавила она.
Дронго едва заметно улыбнулся. Трудно было представить себе
эту даму, праздно глядящей в окошко.
— Технический отдел работает под вашим руководством.
Как вы считаете, что могло спровоцировать убийцу на подобное преступление?
— Я не считаю, а знаю, — убежденно сказала
Моисеева, стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую перед ней на столике. —
Спровоцировать могла только сам Хохлова. Я неоднократно делала замечание нашим
девушкам, но разве они меня послушались бы? А Сергей Алексеевич проявлял тут
излишнюю либеральность. И об этом я ему говорила.
— В каком смысле?
— Молодая девушка не должна вести себя подобным
образом, — объяснила профессор. — Конечно, это большая трагедия, и мы
все были ошеломлены, но когда-нибудь нечто подобное могло случиться. Все эти
мини-юбки, обтягивающие телеса брюки, прозрачные блузки, которые не только не
скрывали, но и… Извините меня, я привыкла говорить то, что думаю.
— Да, да, разумеется. Но вы сказали им. Кому именно —
«им»? Насколько я понял, речь пока идет только о Хохловой?
— Да, верно, — смутилась Моисеева, потушив
сигарету. — Бедная девочка.
Сыркин, сидевший чуть в стороне, заерзал на стуле, но не
посмел ничего вставить.
— У нас есть в институте несколько молодых особ, которые
больше думают о своем макияже, чем о работе, — твердо заявила
Моисеева. — К сожалению, не очень-то удается построить их режим так, чтобы
в рабочее время от них было больше отдачи. И пользы, — добавила она, чуть
повысив голос.
— Вы никого не подозреваете? — вдруг спросил
Дронго.
— Конечно, никого, — удивилась профессор. —
По-моему, все уже и так ясно. Преступление совершил наш бывший охранник. У
него, кажется, была судимость. Никто из сотрудников нашего института такое
сделать не мог. Это дикость, варварство, извращение. Я даже не знаю, как
назвать этого убийцу. Его лечить нужно, а не сажать в тюрьму.
— А почему вы уверены, что именно он совершил убийство?
— Больше некому, — твердо заявила она. — Я
работаю здесь уже много лет и хорошо знаю наш коллектив. Нельзя сказать, что у
нас работают исключительно одаренные и порядочные люди. Но то, что у нас в
коллективе не может быть маньяков и насильников, — это безусловно. Я в
этом не сомневаюсь.
— Почему — насильников? Насколько я знаю, Хохлова была
только убита.
— Не знаю, — чуть поморщилась она, —
возможно, вы и правы. Я не вдавалась в эти малоприятные детали.
— А как вы могли бы охарактеризовать покойную?
— О покойных или хорошо, или ничего, — она достала
сигареты, снова закурила, — но я объективный человек. В науке она была
абсолютный ноль и даже отрицательная величина, плохо влияющая на коллектив.
Ветреная, непостоянная, непоследовательная. Человек, правда, неплохой, так
говорят ее коллеги. Отзывчивая, добрая, иногда слишком добрая. Вот, собственно,
и все, что я знаю. У вас есть еще вопросы?
— Только один, последний. Кто принимал ее на работу?
— Это не входит в мою компетенцию, — сухо ответила
Моисеева. — Ее принимал сам Архипов.
— Спасибо. Извините, что я вас побеспокоил. —
Дронго поднялся из кресла. Хозяйка кабинета встала следом. Посмотрела ему в
глаза.
— Вы думаете, что это сделал кто-то из наших? —
спросила она.
— Во всяком случае, не охранник, у которого была
судимость.
Она отвернулась. Помолчав, раздумчиво произнесла:
— Вот так живешь рядом с людьми, работаешь, доверяешь
им. А потом оказывается, что кто-то из окружающих тебя — дикий зверь, маньяк.
Это очень тяжело себе представить. Полный крах всех иллюзий.
— Да, — согласился Дронго, — возможно, вы и
правы.
Она впервые за все время разговора с интересом посмотрела на
него. Протянула руку.
— Если я понадоблюсь, можете заходить в любое время. До
свидания.
— До свидания, — рукопожатие было таким же —
мужским и сильным, как и при знакомстве.
Дронго и Сыркин вышли из кабинета. Когда дверь за ними
закрылась, Сыркин приглушенно сказал:
