Он уже собрался, было, осуществить задуманное, когда до него донесся непонятный шум, сопровождающийся барабанным боем. По Пречистенке со стороны Кремля двигалась странная процессия. Впереди шествовали несколько рослых мужиков, изо всех сил лупивших в большие барабаны, за ними вели под уздцы увешенного кистями и колокольчиками коня, на котором восседал дородный боярин в почти полуметровой шапке. Около него важно шествовали парни, одетые в белые с серебром кафтаны, с топориками на плечах — рынды. Следом двигались люди, тащившие сундуки, короба, бочонки и блюда, заваленные разнообразной едой. Процессию сопровождали пешие стрельцы, древками бердышей отгонявшие любопытных. Последних набежало такое количество, что довольно широкая улица оказалась битком набита разномастным народом, бурно обсуждавшим диковинное зрелище. Впрочем, диковинным оно было только для Алексея, остальные же, просто, радовались возможности развлечься или позлословить.
Поняв, что проникновение в посольство срывается, — не лезть же через забор при таком скоплении народа — молодой человек расстроился. Но потом, прислушиваясь к пересудам окружавших его людей, понял, что у него появился шанс попасть туда, куда он стремился, без особого риска. Судя по всему, процессия несла дары московского царя, предназначенные для пана Сапеги и его людей. Главное — найти способ к ней пристроиться. Алексей с сомнением посмотрел на суровые лица, охраняющих шествие стрельцов — связываться с ними не хотелось.
Неожиданно из-за поворота выскочил смутно знакомый монах в драном тулупе и заголосил, размахивая распятием:
— Гляньте-ко, что делается, православные! Царь-то Борис совсем обосурманился! Отродье дьявольское на Москве пригрел, цельный год проклятых латинян поил-кормил, так еще и дары шлет! А люду православному скоро и есть нечего будет! Вот Господь нас и наказывает, карает за грехи тяжкие. Голод грядет, братие! Голод, мор и нашествие воровское… Неужто допустим такое непотребство, братие?! Али не порадеем за веру православную?! Эвон расплодились по Москве демоны и их прислужники, а мы их еще и прикармливаем. У детей сирых хлеб отымаем! Не попустим поругания веры православной, братие!
Толпа заволновалась, возбужденно загудела, с готовностью поддерживая проповедника. Послышались гневные выкрики:
— Не попустим!
— Бей латинян, проклятых!
— Толстопузого с коня долой!
Люди напирали на стрельцов, тянули руки к боярскому коню, заступали дорогу. Процессия остановилась, боярин в испуге закрутил головой, заругался матерно, ощерившись, ожег плеткой вцепившиеся в узду руки. Забеспокоившиеся стрельцы кинулись к монаху, стараясь оттеснить его в проулок. Впрочем, силы к нему не применяли, поэтому проповедник выворачивался как уж и нырял в толпу, откуда стража его снова вытаскивала, щедро раздавая тумаки защитникам веры, и волокла прочь.
Алексей, воспользовавшись заминкой, метнулся в конец процессии и пристроился около мужика с блюдом, на котором лежал копченый осетр. Тот, с трудом удерживая тяжелое блюдо одной рукой, другой часто-часто крестился. Было видно, что ему страшно, и ничего хорошего от толпы он не ждет.
— Слышь, парень, а давай, я блюдо-то понесу, — толкнул его в бок Алексей. — А то, ведь, тяжело, поди, надорвешься.
Мужик испуганно отшатнулся и, с недоумением уставившись на невесть откуда взявшегося помощника, замотал головой.
— Чего боишься-то? Не беспокойся, не сопру, до места донесу. Вот те крест! — продолжал убеждать его молодой человек. — А ты в накладе не останешься.
Алексей сунул в руку хлопавшего глазами носильщика горсть серебра и выхватил блюдо. В это время стрельцы, наконец, утихомирили монаха и освободили проход. Перетрусивший боярин пустил коня в галоп и, обогнав барабанщиков, влетел в открывшиеся ворота. За ним рысцой припустили все остальные, и Алексей, завладев, блюдом, кинулся их догонять.
Довольно просторный двор заполнился людьми, корзинами, сундуками и коробами, в воздухе пахло жареным мясом, чесноком и пивом. Носильщики и стрельцы толкались, шумели, перемещались, стараясь занять более удобную позицию и освободить место для боярина, который, оказавшись за прочными воротами, вновь обрел свою степенность и важность. Ему помогли спешиться и он, разминая ноги, прохаживался перед высоким резным крыльцом, где уже собирались посольские. Пробиться в первые ряды Алексею не удалось, но, благодаря своему росту, он без труда рассматривал пеструю толпу богато одетых людей с опухшими, заспанными и слегка растерянными физиономиями. Вперед вышел усатый, коротко стриженый господин в длинном до пят кафтане, подпоясанном широким вышитым поясом, судя по всему, сам Великий канцлер княжества Литовского пан Сапега. Потому что боярин, увидев его, прекратил прохаживаться, повернулся к крыльцу и начал торжественно излагать цель своего визита. Перечисление титулов царя Бориса, славословий и восхвалений затянулось надолго, и Алексей, тщетно пытавшийся угадать, кто же в сгрудившейся на крыльце толпе Петр Аркудий, спросил у стоявшего рядом человека с большим плетеным коробом:
— Скажи-ка, друг, а кто из этих господ посланник папы римского? Уж очень мне хочется на него поглядеть. А то монах говорил, что он бес, так может рожа у него какая страшная?
Носильщик с подозрением посмотрел на молодого человека, хмыкнул и ткнул пальцем в сторону крыльца.
— Эвон, в черном полукафтанье с белым воротом, что сзади Сапеги стоит. Рожа-то у него, вроде, не страшная, а вот одежда срамная. Видано ли дело, чтобы из-под кафтана коленки торчали? Тьфу! Я бы ни в жисть так не оделся.
— А ну тихо! — шикнул на них стоящий сзади стрелец. — Ишь, языки-то распустили!
Неожиданно он ахнул и вцепился в плечо Алексея.
— Э, да я узнал тебя, паря! Это ж ты третьего дни от нас по Торгу бегал. Стой и не рыпайся, а то вмиг бердышом промеж лопаток схлопочешь!
Алексей почувствовал тычок в спину и чуть не выронил блюдо с осетром. Более решительных действий стрелец, однако, не предпринимал, видимо, опасаясь вызвать гнев боярина и посольских, но за плечо держал крепко.
— Отпусти! — попросил молодой человек, впрочем, без особой надежды. — Я не виноват, меня оговорили.
— Это ты в Разбойном приказе расскажешь, а сейчас стой тихо.
Боярин, тем временем, закончил говорить, и ему начал отвечать пан Сапега. Алексей, не вслушиваясь в завитушки славословий, лихорадочно соображал, как избавиться от стрельца, так не вовремя его узнавшего. Если удастся вырваться и проникнуть в здание, то стражи порядка, скорее всего, туда не сунутся. Они и во дворе-то чувствовали себя явно неуютно и робко жались к забору. Официальные речи закончились, боярин снова забрался в седло, поляки во главе с канцлером скрылись в тереме, а носильщики потянулись к пристройке на высоком подклете.
Алексей забеспокоился — надо было срочно что-то делать. В городе он от стрельцов, конечно, сбежит, но вот другого случая встретиться с Аркудием может и не представиться. Молодой человек дернул плечом, пытаясь освободиться и услышал злое:
