Гиббс посмотрел на меня.
– А что он кричал? – спросила я тихо.
Нас обдало слабым ветерком, и сразу же запахло болотной грязью.
– Он обзывал ее убийцей.
Мы долго смотрели друг на друга, и в глазах каждого из нас застыл ужас. Наконец я все же выдавила из себя:
– А вы не спрашивали у Кэла, почему он назвал ее убийцей?
Гиббс отрицательно мотнул головой.
– Нет. Не успел. Он ведь уехал на следующий же день. А когда я задал этот же вопрос бабушке, то она ответила мне, что я все неправильно понял. И посоветовала выбросить эту чепуху из головы. Что я и сделал.
Гиббс вперил свой взгляд в ветровое стекло и тронул машину с места. Всю дорогу домой мы ехали молча. Холодная струя воздуха из работающего кондиционера без устали обдавала нас обоих своей живительной прохладой, словно пытаясь остудить накал его слов.
Глава 16. Эдит
Апрель 1972 года
Эдит сидела на скамейке в своем саду и курила. Вот она сделала глубокую затяжку и стала растирать свободной рукой поясницу, молча наблюдая за тем, как Дебби, которую сейчас уже все звали Деборой, как и положено называть взрослую двадцатипятилетнюю особу, вырвала из клумбы очередной пук сорняков. Весна выдалась дождливой, а повышенная влажность обернулась обилием комаров и сорной травы.
Дебора перехватила ее взгляд и, усевшись на корточки, улыбнулась Эдит.
– А вот курить вам никак нельзя. Сигареты могут в один прекрасный день убить вас.
Эдит сделала еще одну глубокую затяжку, последнюю, после чего загасила окурок башмаком.
– Не говори ерунды, Дебора. Если меня до сих пор не доконала собственная жизнь, так что мне может сделать какая-то там сигарета? Наверняка впереди у меня еще долгая дорога. А потом, вспомни лорда Байрона: «Любимцы богов умирают молодыми»
[2]. Время от времени Эдит считала нужным ненавязчиво напоминать Деборе, что она не единственная в этом городе, кто получил хорошее образование. Правда, потом, к сожалению, все ее знания пошли коту под хвост. Так уж сложилась у нее семейная жизнь, но это уже другая история. Быть может, именно в силу этого духовного родства душ она и привязалась к Деборе и частенько просила ее помочь ей ухаживать за садом. Ведь им обеим позарез нужно было хотя бы какое-то подобие интеллектуального общения.
Дебора нахмурилась, и Эдит тоже постаралась придать своему лицу серьезное выражение. Марта, мать Деборы, однажды упомянула в разговоре с Эдит, что ее дочь сразу же появилась на свет сорокалетней монахиней, несгибаемой, практичной, с трезвыми взглядами на жизнь, целеустремленной и предельно серьезной во всем. Возможно, этому поспособствовало то, что Дебора была старшей в семье. Но иногда Эдит казалось, что просто таково жизненное призвание этой девушки, а пророчество матери здесь совсем ни при чем. Дебора с отличием окончила колледж, после чего поступила на юридический факультет университета в Южной Каролине, но уже на первом курсе вынуждена была оставить учебу. Заболела мать, а Дебора была не только старшей дочерью, но и единственной девочкой в семье. Потому по возвращении домой именно на ее плечи и легли все заботы по уходу за матерью. И вот уже почти два года она неустанно крутится-вертится вокруг матери, но пока никаких перемен к лучшему. Впрочем, зная Марту и ее капризный нрав, можно было с легкостью предположить, что и в будущем Дебору ждет мало хорошего.
Эдит взяла в руки садовые ножницы, лежавшие рядом с ней на скамейке, и направилась к кустам азалии. В этом году азалии цвели плохо. Соцветия мелкие, и не успеет цветок распуститься, как сразу же начинает темнеть по краям. Эти чахлые цветы были очень похожи и на ее собственное унылое настроение. Эдит с нарастающей тревогой ожидала наступления лета, когда домой вернется СиДжей после окончания второго курса в университете Южной Каролины.
Конечно, она скучала. Правда! Ведь это же ее сын. Скучала и одновременно со страхом вспоминала постоянные перепады в его настроении, вспоминала, как она, крадучись, словно тень, пробиралась по собственному дому, боясь ненароком разрушить тот хрупкий мир и покой, который ей с таким трудом удавалось установить. Порой Эдит вообще начинало казаться, что ее муж Кэлхун вовсе не умирал, и тогда все ее тело моментально покрывалось пупырышками от одной только мысли, что он в любую секунду может войти в дом вслед за сыном.
Но все же хорошо, что СиДжей возвращается на каникулы домой. И снова их огромный дом наполнится его студенческими друзьями. Так приятно слышать звуки их шагов на парадном крыльце поздно ночью, слушать, как шуршат шины их машин по гравию, когда они направляются на один из островов жечь ночные костры по поводу какого-нибудь очередного праздника. Больше всего на свете Эдит хотелось, чтобы ее сын познакомился с какой-нибудь хорошей девушкой. С сильной девушкой. Такой, которая смогла бы совладать с его непростым характером, сгладить те душевные изъяны, с которыми он родился. А заодно и избавить его от многих страхов и фобий. Один из самых острых – это паническая боязнь грозы. Стоит только грому нарушить тишину, стоит только молниям озарить ночное небо, и в памяти матери и сына немедленно всплывает та страшная ночь, случившаяся много-много лет тому назад.
Дебора все еще возилась на корточках вокруг клумбы. Но вот она отерла рукавом блузки пот со лба и сняла очки. Смахнула с них комочки грязи, а потом вытерла линзы о свои рабочие брюки.
– Когда СиДжей приедет на каникулы, попросите его, чтобы он выкопал вон те старые, наполовину засохшие мирты, а вместо них можно будет посадить апельсиновые деревья. Я слышала, что они отпугивают комаров.
Эдит хотелось сказать девушке, что те дни, когда сын помогал ей по саду, уже давно миновали. Все это уже в прошлом, выброшено вон за ненадобностью, как выбрасывают вещи, из которых ребенок вырос. Как сам СиДжей выбросил своих оловянных солдатиков, а заодно и привычку просить прощения или позволять себя утешать, успокаивать, ласкать. Ей не хватало того маленького мальчика, которым ее сын был когда-то. Но каждый день она горячо молилась о том, чтобы все то хорошее, что в нем было, вернулось к нему снова, когда он станет уже взрослым мужчиной.
Она молча кивнула и пробормотала что-то неразборчивое, а потом снова повернулась к своим азалиям и принялась с особым рвением стричь кусты.
– Как продвигается ваш большой проект, миссис Хейвард? Тот, что вы держите от всех в секрете?
Эдит уже много раз просила Дебору отбросить прочь все формальности и называть ее по имени, но привычка соблюдать субординацию и неписаные правила вежливости, по всей вероятности, тоже родилась вместе с Дебби, и переубедить ее пока никак не удавалось. Эдит почему-то могла с легкостью вообразить себе Дебору в образе пожилой почтенной дамы. По-прежнему живет дома вместе со своей мамой и по-прежнему величает ее, Эдит, «миссис Хейвард».
