Макар нашел тропку за домом Седрика Мермудинова — кошара у него была солидная, а дом стоял на новой татарской улице третьим от окраины. Трех овец у него волки уже зарезали, и Зотов надеялся — хищники еще вернутся.
Татарский самозахват, который ныне превратился в улицу, заканчивался двумя брошенными коробками из ракушняка — желтого известняка. Хозяева переселились ближе к Симферополю. В этих развалинах и поджидал Зотов хищников.
Стояла ясная лунная ночь, потому морозная. Раза два Макар прикладывался к «федоровке», разгоняющей кровь, согревающей тело. После полуночи кузнец выбрался из укрытия и, шатаясь на неверных ногах, побрел к тропе. Идти получалось плохо. Очень скоро он зацепился за корень сухого молочая и упал. Водка из открытой бутылки оросила землю.
— Ыц! Зараза, — пьяно пробормотал Макар, пытаясь подняться на ноги.
Не получилось, и тогда Зотов махнул на все рукой, лег на живот и через несколько минут мирно засопел.
Так выглядело со стороны. На самом деле Зотов приложил правое ухо к земле, подложив ухо шапки, и распластался, чтобы хорошо чувствовать чужие шаги, даже самые легкие. Волк ходит на пальцах, как вор — на цыпочках. Макар успокоил дыхание и замер, вошел в полудрему.
Лежит у заброшенной «коробки» пьяный в доску мужик, сопит. К утру, когда кровеносные сосуды после попойки сузятся и морозец покрепчает, может, и замерзнет насмерть, но уж точно добром для него такая ночевка не кончится. Волки его сразу почуяли, обошли по дуге, однако никакой опасности мужик для них не представлял. От человека несло навозом, водкой да мочой. Только лежал он неудобно — на тропе к кошаре.
Волк осторожно подошел к мужику на расстояние шага — ни запаха страха, ни вони стали или пороха. Горячая кровь стучит в жилке на шее, дразнит хищнику нос. Добыча, но не та. Если бы так овцы в степи ночевали.
Волчица подошла к волку, игриво лизнула в морду, обнюхала грязный сапог человека, фыркнула. И все-таки пьяный мужик не нравился вожаку. Он прошел вдоль пьяного тела, нюхая землю, ткнулся носом в плечо. Шапка человека съехала, обнажив грязную шею. Волк коснулся нежной кожи носом и с опозданием попытался отступить. Человек резко перевернулся на спину, тяжелая острая сталь ударила зверя в горло. Желтые клыки запоздало клацнули. Второе лезвие ударило под ребра, и лапы ослабели.
От горя и безысходности волчица жалобно заскулила, припав на лапы. Для ее друга все было решено. В тщетной попытке защитить его она успела схватить человека за руку, которой он бил волка в грудь. Мужик вскрикнул, откатился, оставив ножи в падающем теле зверя, но она не бросилась на врага. Осталась на месте защищать умирающего, чтобы человек больше не мог ударить его кислой сталью.
Волчица прокусила рукав телогрейки, кровь горячими каплями стекала по пальцам. Макар не ожидал, что волк будет таким большим. Зотову здорово повезло, что второй удар добрался до сердца зверя.
Волчище лежал на брюхе, и лунные блики медленно таяли в его глазах — жизнь уходила. Уходила, несмотря на отчаяние волчицы, рычащей на двуногого врага. Макар смотрел в глаза умирающего, не в силах отвести взгляд. Он никогда не видел такой тоски, тоски умного сильного зверя, которого перехитрил враг. Вдруг к Зотову пришло понимание: а ведь волчица тяжелая! И как она теперь будет без мужа? Виноваты ли они в том, что охотились, что жили охотой, что в их владениях оказались кошары людей?
Волк так и остался лежать с застывшей матовой тоской в глазах. Чувства Макара неожиданно обострились, и он понял, что в деревне почти никто не спит. Селяне замерли со страхом и ожиданием, прислушиваясь к вою на околице. И никто не выйдет, даже если есть ружье, даже если кузнец позовет на помощь. Не выйдут. Ждут, чья возьмет.
Зотов обернулся к притихшему селу. Да Бог с ними! Он скинул телогрейку, из-за пазухи достал припасенные бинты и перевязал рану. Благо клыки волчицы не зацепили вену.
Не обращая внимания на ее скорбный вой, он пошел в село.
Лиза бежала навстречу по татарской улице.
— Господи, Зотов, — прошептала она, крепко прижимаясь к его телу. — Живой… Живой…
— Да нормально, мышка, — устало пробормотал он, обнимая девушку здоровой левой рукой.
— Нормально, — повторила она, отстраняясь. Крупные слезы стекали по бледным щекам, воспаленные глаза смотрели с укором. — Нормально. — Она стукнула кулачком его в грудь с отчаянием и обидой. — Нормально… нормально…
Лиза била его по щекам, по груди, заливаясь слезами, а Макар и не думал сопротивляться, давая ей избавиться от страха, от страха за него. Ведь не сомкнула за ночь глаз, ведь молилась, дрожа от каждого звука. И неизвестно, кого благодарить: собственную удачу или Господа Бога, который услышал ее молитвы…
Утром пришла делегация с татарской улицы во главе с Седриком Мермудиновым — пожилым мужчиной в серой каракулевой шапке, с которым Макар пил чай у Князя. Зотов заставил себя встать — после ночного бдения сон отпускал с трудом — и выйти к гостям. В маленькую кухню набилось пять человек, еще трое топтались на веранде.
— Салям, уважаемые. — Макар тяжело опустился на табурет.
Лиза стала за его спиной, положив ладони на плечи любимого.
— Солнце, предложи гостям чая, — попросил Макар.
— Не надо, — остановил девушку Седрик. — Мы ненадолго.
По знаку его руки стоящий позади молодой татарин положил перед Макаром сверток: в шелковый платок были завернуты ножи Зотова, вычищенные до блеска.
— Шкуру зверя мы выделаем и принесем, — заверил Мермудинов.
— Нет, — отказался Макар. — Зверь был настоящим противником. Заройте его в степи.
Седрик понимающе кивнул.
— Мы знаем: один из наших ограбил твой дом, — продолжил он. — Он будет наказан. Может, и с остальными поговорить?
— Главное: теперь они знают, что я могу с ними сделать.
— Преступление должно быть наказано, — настаивал Седрик, — иначе найдутся другие воры.
— Но прежде сто раз подумают.
Татары сдержали слово. Из всех налетчиков досталось больше всех Сереге Сивому. На него вся деревня давно зуб точила: наглый, сумасшедший афганец каждого норовил зацепить или обидеть. К тому же про службу в Афганистане он врал: на границу в учебку Сивый попал перед самым выводом контингента войск, но удостоверение участника боевых действий получил наравне с воевавшими ребятами.
А Макар не бросил одинокую волчицу с выводком. И часто во сне он видел тоскливые глаза умирающего зверя…
По камышовым зарослям шли гуськом: впереди вожак стаи — Макар, за ним волчица, которую он называл Герой, за ней Виктор Ковалев. Последний пугливо оглядывался на трех молодых волков, ковыляющих следом. Но скоро новое очарование отогнало пустые страхи. На мохнатых метелках камыша, на его острых листьях танцевали стрекозы: голубые, салатовые, темно-зеленые и черные с синими бликами на боках. Они бесстрашно садились на рукоять ятагана, висящего на спине Зота, на плечи Виктора, раскрывали радужные крылья, взлетали вновь, сверкая слюдой на солнце.
