Семен Сергеевич снова отпил из фужера.
– Понимаете, какой она человек? Через год мы сыграли свадьбу. Всем знакомым мой секретарь «по секрету» нашептал, что новобрачных сблизило горе. Они впервые встретились в аэропорту, куда приехали, услышав о гибели супругов в авиакатастрофе. Помощник понятия не имел о правде, я ему объяснил:
– Люди любопытны, бесцеремонны. Хлебнут за столом «горячительного», станут приставать: «Расскажите, как ваши отношения начались». А у нас с женой нет желания вспоминать о горе в радостный день. Поэтому предупреди гостей, объясни им про самолет, намекни: молодым не надо некоторые вопросы задавать.
Вот такая у нас с Арти история.
Глава 37
На следующий день вечером я прибыл в загородный особняк маменьки и направился в маленький дом, который специально построили для приема гостей неподалеку от основного особняка. Костюм африканского вождя, черный комбинезон, закрывал полностью мое тело и лицо, кроме губ с глазами. Я надеялся, что ни одному дорожному полицейскому не придет в голову проверить у меня права. Мне же тогда придется снимать черную «кожу». Но поездка прошла без приключений. Красную помаду и боевой раскрас я нанес дома и надеялся, что макияж не «поплыл».
Дверь в дом приемов была открыта, из глубины помещения доносился гул голосов. Я вошел в просторный зал.
– О-о-о! – обрадовалась Николетта. – Какой красавец! Африканский вождь! Есть ли у вас имя? Может, Мумбо-Бумбо? Роскошный костюм! Прекрасный. А грим! Вас совершенно не узнать, браво, браво! Так как величать императора?
– Вот про имя я не подумал, – признался я, – Мумбо-Бумбо – прекрасный вариант.
Глаза маменьки округлились.
– Вава, – еле слышно прошипела она.
– Да, – тоже тихо ответил я.
– Ты мой вечный позор! – продолжила Николетта шипением змеи. – В прошлый раз вырядился магнитофоном…
– Телевизором, – невесть зачем уточнил я.
– Не важно! – фыркнула маменька. – А сейчас? В черных колготках и юбке из соломы! Я тебе велела нарядиться восточным принцем!
Я взял подол юбки двумя руками и встряхнул его. Николетта чихнула.
– Прекрати! Пыль во все стороны летит! Гадость! Сам собрал это гнилье? На каком огороде?
– На поле уж тогда, – опять сделал я глупое замечание.
– Костюм твой – катастрофа! – возмутилась маменька.
– Но ты его похвалила сначала!
– Просто из вежливости! Как увидела ЭТО, мигом подумала: что за идиот в несусветном наряде, – взвизгнула Николетта и тут же опять понизила голос. – Не вздумай кому-либо сказать, что ты Вава! Не позорь меня! О-о-о! Какой костюм! Восторг! Прямо прелесть! Чудо!
Николетта, забыв про меня, кинулась к входу. Я обернулся и не смог сдержать смешок. В зал вошел еще один представитель африканского племени. Получив от хозяйки шабаша три стога комплиментов, «коллега» приблизился ко мне.
– Иван Павлович?
– Олег Ефимович? – ответил я.
Мы рассмеялись.
– Солома «кусается», – посетовал Котин и почесал ногу.
– Я тоже испытываю неприятные ощущения, – согласился я, скребя ногтями верхнюю часть бедра, – хотя мне обещали, что дискомфорта не будет.
– Может, это аллергия на пыль? – предположил Олег.
– Или на ткань комбинезона, – добавил я, – но деваться некуда.
– Только не оглядывайтесь, – сказал вдруг сосед, – неподалеку от вас маячит восточная принцесса третьей молодости. Ее светлый лик прикрыт полупрозрачной вуалью, но я узнал даму. Это Нина Никитина, Ирэн лелеет надежду, что мы с ней поженимся. У женщины горы денег, отец ей все оставил. Но я не горю желанием заполучить сию нимфу. И! Судя по тому, что на ней костюмчик прелестницы, да еще она что-то жарко обсуждает с хозяйкой вечера…
Я зашел за спину Олега и, громко сказав:
– Нет, нет, молния застегнута, – посмотрел на тех, о ком говорил Котин.
На беду я именно в эту секунду сделал вдох, выдох застрял в легких. «Принцесса» тянула минимум килограммов на сто. Полупрозрачные шаровары, сквозь которые просвечивали колонноподобные ноги, держались на поясе чуть пониже большого обнаженного живота. Верхнюю часть тела прикрывала крохотная размахайка, она, как и брюки, не скрывала «красоты» форм. Множество браслетов, ожерелий и колец довершали картину.
– Импланты, – шепнул Олег.
Я встряхнулся как собака, которая, отменно вымокнув, прибежала в дом.
– Простите, не понял?
– У красы ненаглядной силиконовый бюст, – пояснил Котин, – настоящая грудь пятого размера никогда не станет столь задорно торчать. Закон земного тяготения отменить невозможно. Эх, жаль личико трудно рассмотреть, оно скрыто полупрозрачной тряпкой. Но там все по полной программе: подтяжка и прочее.
– Вава! – крикнула Николетта. – Иди сюда!
Ну это вполне в духе маменьки. Сначала велеть мне никому не говорить, что я сын хозяйки бала, а потом заорать во всеуслышание: «Вава!» Я сделал вид, что не слышу вопля, и сказал Олегу:
– Мой костюм разрушил планы Николетты, но она не намерена сдаваться. Сейчас придется танцевать с восточной принцессой, которая совершенно не в моем вкусе. Прикинусь глухим, авось, это поможет.
– Не надейтесь, – тихо сказал Котин.
– Африканский царь, – гневно заголосила маменька, – я вас зову.
Потом она спохватилась и засюсюкала:
– Душенька, вождь, приблизьтесь ко мне.
– Стойте на месте, – велел Котин и поспешил на зов.
Я, чувствуя себя полным трусом, остался на месте. Маменька начала что-то говорить Котину, Олег взял толстушку под локоток и пошел с ней к накрытым столам. Я, безостановочно почесывая ноги, последовал за ними. Надо заметить, что Котин тоже постоянно скреб верхнюю часть своих ног. Солома немилосердно «кусалась». Я стал бродить по залу, собирая комплименты гостей.
Примерно через час Олег нашел меня.
– Как ваш роман с принцессой? – не удержался я.
– Она, плотно поев, задремала на диване в комнате отдыха, – пояснил Котин. – Надеюсь, Морфей цепко схватил ее в свои объятия и не выпустит до завершения вечеринки. О! Коньяк!
Котин поманил официантку, та мигом подлетела к нам.
– О нет! Она очнулась! – воскликнул сосед, взяв с подноса два бокала.
Я обернулся, поискал глазами полную фигуру, увидел кого-то весьма корпулентного, разряженного в шелка, бархат, парчу и рассмеялся.
– У страха глаза велики.
Потом я снова посмотрел на Олега.
– И, судя по ботинкам, это мужчина.
Котин улыбнулся и взял с подоконника, около которого мы стояли, два фужера.
