– Что, Мэрион?
– Вот бы мы тоже улетели на Луну.
– С чего вдруг, Мэрион?
Брови у нее сошлись на переносице. Так хмуриться умела только она.
– Один человек плюнул в маму. Он подошел к нашему прилавку. На нем были красивые перчатки. Но сам он был очень страшный – прямо горгулья. Он ничего не сказал, только посмотрел на маму, а потом на меня таким взглядом, что мне стало жутко. Маме это не понравилось, и она спросила: «Вы хотите купить цветов, мистер?» Наверное, спросила слишком резко, потому что испугалась.
– И он в нее плюнул?
Мэрион кивнула:
– Да. Чуть помедлил и плюнул ей в лицо. – Мэрион стиснула зубы так, что под кожей заходили желваки.
Я все понял.
– Этот человек что-нибудь сказал? Объяснил свой поступок?
Мэрион страдальчески нахмурилась. В ту минуту она выглядела много старше своих лет. Я легко представил себе, какой она станет с годами.
– Он ничего не сказал. Пока мама вытирала лицо, вокруг собрались лоточники и зеваки и молча пялились на нас.
– А с другими тот тип вел себя так же странно?
– Нет. Только с нами.
Я поцеловал ее в лоб. Подоткнул одеяло.
– Мир не всегда такой, каким мы хотим его видеть. Порой люди нас разочаровывают. Иногда они совершают чудовищные поступки. В этой жизни надо быть осторожной. Дело в том, что я не такой, как все. Ты ведь это поняла, правда? Все люди постепенно стареют, а я, похоже, нет.
Ее черты заострились. Я понял, что она дала волю воображению.
– Хоть бы этот тип заболел. Пусть он умрет мучительной смертью за то, что опозорил маму. Я хочу увидеть, как его будут вешать, а он будет дрыгать ногами. Или его четвертуют, и его кишки вывалятся наружу. Я бы сама выцарапала ему глаза и скормила их псам.
Она пылала такой яростью, что, казалось, даже воздух в комнате пропитался злобой.
– Мэрион, маленькая моя. Не надо об этом думать.
– Я очень испугалась, – тихо сказала она.
– Чему нас учит Монтень? Что он пишет про страх? Она медленно наклонила голову, будто в ее комнатке появился сам Монтень.
– Тот, кто боится, обречен страдать; он страдает уже оттого, чего боится.
Я кивнул:
– Послушай меня, Мэрион. Если с тобой что-нибудь случится, если когда-нибудь ты станешь такой, как я, – не такой, как все, – ты должна научиться создавать вокруг себя защитную скорлупу. Твердую, как у грецкого ореха. Невидимую для окружающих. Знать о ней будешь только ты. Понимаешь, о чем я говорю?
– Мне кажется, я сумею.
– Стань таким орехом.
– Но люди колют орехи. И едят их.
Я еле сдержал улыбку. Порой я терялся, не зная, что ответить дочке.
Чуть позже, осушив кувшин эля, я лежал рядом с Роуз. Меня грыз страх перед будущим, ведь я понимал, что оно будет против нас. От одной мысли, что со временем мне придется покинуть этот дом, к горлу подступала тошнота. Сколько бы лет ни было мне отмерено, мне придется вечно спасаться бегством. Бежать из Кентербери. Бежать от Роуз. Бежать от Мэрион. Бежать от самого себя. На меня накатила тоска по дому, в котором я пока еще жил. Лежа в постели, я пытался предугадать далекое будущее, в котором все изменится к лучшему и моя жизнь потечет по другому руслу и снова приведет меня домой.
Байрон-Бей, Австралия, настоящее время
С Брокен-Хед-роуд шум прибоя слышался довольно отчетливо: волны с грохотом бились об утес. Где уж тут различить плеск бензина, льющегося на деревянную стену. Запах я почуял прежде, чем своими глазами увидел, что творится.
– Хендрик! – закричал я. – Прекрати!
В темноте он выглядел дряхлым стариком, каким и был. Сутулый, усохший, сморщенный, он напоминал облаченную в джинсы и гавайку скульптуру Джакометти. Одна рука висела вдоль тела, но чуть под углом: Хендрик пытался совладать с тяжелой канистрой и упорно двигался к цели.
На миг он замер, уставившись на меня пустыми глазами. Ни тени улыбки. Удивительно, мелькнуло у меня, я не припомню случая, чтобы Хендрик не улыбался.
– Ты же сам рассказывал, что отказался жечь его дом на Таити. Ты, Том, никогда ничего не мог довести до конца. Что ж, у истории есть возможность исправить твои ошибки.
– Не делай этого. Омаи не опасен.
– С годами, Том, учишься не только разбираться в людях и манипулировать ими, но еще и постигаешь сущность времени. Ты, должно быть, в этом не слишком преуспел, но поверь, изредка наступает миг просветления, и ты видишь течение времени в двух противоположных направлениях. Вперед и назад. Люди говорят: «Чтобы понять будущее, нужно знать прошлое», но я сомневаюсь, Том, что до них доходит истинный смысл этих слов. Ты же в самом деле можешь прозревать будущее. Не все, конечно. Только фрагменты. Вспышки. Это нечто противоположное воспоминаниям. Мы частично забываем свое будущее – видимо, так же, как частично забываем прошлое. Но я много чего навидался. Я знал, что тебе больше нельзя доверять: ты не доведешь дело до конца. Я давно это почуял.
– Это неважно. Все это не имеет значения.
– Разумеется, имеет. Нам нужно себя защищать.
– К черту, Хендрик. Это полная туфта. Ты ведь имеешь в виду «защитить тебя». Ты только об этом и думаешь. А Общество – это общество одного человека. Брось, Хендрик. На дворе не девятнадцатый век. Ты ведь знал про Мэрион. И врал мне.
Он покачал головой:
– Я сделал то, что тебе не под силу. Я сдержал слово. Я сказал тебе, что найду ее, и нашел. Сделал то, чего ты сделать не сумел. Я обеспечиваю людям безопасность.
– Поджигая их дома?
– Том, ты упираешься носом в холст. Отступи и увидишь картину целиком. Мы еще никогда не были в такой опасности. Берлин, биотехнологии и так далее. И будет только хуже. Взгляни вокруг, Том. Все катится к чертям. У однодневок век короток, где уж им чему-то научиться. Они рождаются, взрослеют и повторяют одни и те же ошибки, снова и снова. Все это – огромный круг, он вращается на месте, и каждый оборот несет все больше разрушений. Взгляни на Америку. На Европу. Взгляни на интернет. Цивилизация продержится недолго – жди нового падения Римской империи. Суеверия возвращаются. Вместе с ложью и обманом. Снова появились охотники на ведьм. Мы все глубже погружаемся в мрачное Средневековье. Впрочем, по-настоящему мы его никогда и не покидали. Мы должны хранить тайну своего существования.
– Единственное твое достижение – это подмена одного суеверия другим. Ты нагло лжешь. Ты отыскал мою дочь и поручил ей убить меня.
– Я не единственный, кто прибегает ко лжи, Том, признайся.
Он вытащил из кармана хромированную зажигалку. Ту самую зажигалку, которую я видел у него в день нашего знакомства в «Дакоте».
