Я сам почувствовал, насколько фальшиво прозвучало слово «спокойный».
Омаи понимающе хмыкнул:
– И куда же ты их приводишь?
– Не в какое-то определенное место. Скорее я вовлекаю людей в наше Общество.
– Вовлекаешь? Каким образом?
– Ну, тут большого ума не надо. Рассказываю, что Общество может их защитить, изменить их персональные данные – у Хендрика связи повсюду. Это что-то вроде профсоюза, плюс страховка. Зарплату, правда, не платят, но денег на жизнь подкидывают.
– Значит, ты вроде как торговый агент. Шагаешь в ногу со временем?
– Послушай, Омаи. Это не шутка. Мы сейчас в большей опасности, чем прежде.
– Угу. Однако мы все еще живы. Все еще дышим. Сопим понемножку.
– Но угрозы никуда не делись. Тебе – в данную минуту – угрожает реальная опасность. В Берлине есть один институт. Там о тебе знают. Они похищают людей.
Омаи рассмеялся. Нет, расхохотался. Я вспомнил Мэрион. Она как в воду канула, и не исключено, что ее похитили. Во мне вскипела злость. Можно подумать, он бросает мне вызов, точно атеист католику.
– Похищают людей? Ух ты.
– Я не шучу. И такое творится не только в Берлине. В Кремниевой долине и кое-где еще созданы фирмы, специализирующиеся на биотехнологиях. Они рвутся задавить всех вероятных конкурентов и видят в нас ценный ресурс. Мы для них не люди, а лабораторные крысы.
Омаи потер глаза. У него на лице вдруг проступила усталость. Я его утомил.
– Ладно. И что же ты предпринимаешь для их «защиты»? И в чем подвох?
– Подвох в том, что мы берем на себя определенные обязательства.
Он снова потер глаза, словно отгоняя навеянную моими словами сонливость:
– Какие обязательства?
– Время от времени тебе придется кое-что делать для Общества «Альбатрос».
Он опять захохотал:
– Ну и название!
– Ну да, немного старомодное.
– Что приходится делать тебе?
– Разное. К примеру, разговаривать с людьми. Стараться убедить их вступить в Общество.
– Вступить? Что, и документ выдают?
– Нет-нет, никаких бумаг. Все под честное слово. На взаимном доверии. Старейший вид контракта. – Только тут до меня дошло, что я выражаюсь точь-в-точь, как Хендрик. В последний раз я испытал подобное чувство в Аризоне, и ничем хорошим это не кончилось.
– А что, если кто-то откажется?
– Как правило, никто не отказывается. Сделка-то выгодная. – Я закрыл глаза и вспомнил перестрелку в пустыне. – Слушай, Омаи, я тебя предупреждаю. Тебе грозит опасность.
– Что я должен делать?
– Главное – не сидеть на месте. Хендрик постоянно твердит, что нам нельзя привязываться к людям. Надо через каждые восемь лет переезжать и начинать все заново в другом месте. Становиться другим человеком. А ты живешь здесь уже больше…
– На это я не пойду. Я никуда не уеду.
Я понял, что Омаи уперся. Значит, придется говорить без околичностей.
– У тебя нет выбора. Все члены Общества должны…
– Я пока не вступил в Общество.
– Ты становишься членом автоматически. Как только альба обнаружен, он становится членом Общества.
– Альба, альба, альба… Бла-бла-бла…
– Ты узнал про Общество, а это означает, что ты в него вступил.
– Все как везде?
– Пожалуй.
– А что случится, если я все-таки скажу «нет»? Если откажусь?
Я долго мешкал с ответом.
Он откинулся на спинку стула и покачал головой:
– Вот именно, чувак. Это же, считай, мафия. Ты связался с мафией.
– Я и сам не в восторге, – объяснил я. – Но, поверь мне, затея разумная. Понимаешь, если раскрывают одного альбу, то опасности подвергаются все аль-бы. Ты и сам знаешь, что должен прятаться. Сам мне говорил…
– Я живу в Австралии уже тридцать лет, – возразил он.
Я задумался.
Я живу в Австралии уже тридцать лет.
– А мне говорили, двадцать.
Его лицо напряглось. Плохой знак. И вообще наш разговор не задался. Я вспомнил, как мы с ним веселились на корабле. Как развлекались в лондонском Королевском обществе: тогда Омаи ни за что не хотел меня отпускать. Мы с ним пили джин и плели всякие небылицы Сэмюэлу Джонсону и другим знаменитостям того времени.
– Говорили? Кто? За мной что, следили?
– Я не понимаю, как ты ухитрился прожить здесь тридцать лет. Ты что, переезжал с места на место?
– Тринадцать лет жил в Сиднее, потом семнадцать в Байроне. Немного путешествовал по побережью. Поднимался в Голубые горы. Но в основном жил в одном и том же доме.
– И ни у кого не вызвал подозрений?
Он уставился на меня. Я заметил, что ноздри у него раздулись и он задышал чаще.
– Люди в основном видят то, что хотят видеть.
– Но твои ролики есть в интернете, даже официантка их видела. Кто-то же тебя снимал. Ты привлекаешь к себе чересчур много внимания.
– Послушай, ты. Ты все еще думаешь, что у тебя в руках факел. А я для тебя все тот же туземец, которым ты жаждешь поруководить. Но я советую тебе выбросить свой факел в океан.
Держись давай.
– Господи, Омаи. Я пытаюсь тебе помочь. Дело не во мне. Я только посредник. Все дело в Хендрике. Ему много известно. Он может предотвратить трагические события, а может сделать так, что они обязательно произойдут. – Я уже произнес эти слова, когда до меня дошел весь их ужасный смысл.
– Знаешь что? – Омаи достал бумажник, положил на стол несколько купюр и встал. – Даже если я говорю не совсем с тобой, ты ведь простишь мне мою невоспитанность?
Он ушел, а я все сидел как истукан. Официантка принесла еду. Я сказал ей, что мой друг скоро вернется. Но Омаи, конечно, не вернулся.
Честно говоря, я надеялся, что все будет по-другому. Что мы вспомним былые времена, все хорошее и плохое, что нам пришлось пережить. Что поговорим о велосипедах, автомобилях и аэропланах. О поездах, телефонах, фотографии, электричестве, телешоу, компьютерах и ракетах, слетавших на Луну. О небоскребах. Об Эйнштейне. О Ганди. О Наполеоне. О Гитлере. О гражданских правах. О Чайковском. О роке. О джазе. О Kind of Blue. О Revolver. Интересно, ему нравится «The Boys of Summer»? О хип-хопе. О суши-барах. О Пикассо. О Фриде Кало. Об изменении климата. Об уничтожении климата. О «Звездных войнах». О Карибском кризисе. О Бейонсе. О «Твиттере». Об эмоджи. О реалити-шоу. О фейковых новостях. О Дональде Трампе. О взлете и падении эмпатии. О войнах, в которых нам довелось участвовать. О том, почему каждый из нас продолжает жить дальше.
