– Скажи мне, что ты ищешь, – умоляю я.
– Ингалятор.
В поисках ингалятора откидываю предметы в сторону. Вижу его! Поднимаю ингалятор и кладу Оуэну в руку. Он делает два вбрызгивания, и закрывает глаза.
– Мне позвонить 911?
Его глаза распахиваются, и он хватает меня за руку.
– Нет!
– Расслабься. – Поднимаю руки, чтобы он их видел. – Я не звоню.
Но позвоню, если ему станет хуже.
Когда Оуэн снова закрывает глаза, достаю из сумки футболку и вытираю пот с его лица. Моя рука задерживается на его подбородке, большой палец лишь в сантиметрах от его губ. Прислушиваюсь к его дыханию, пока оно не выравнивается, наши лица так близко друг к другу, что почти прикасаются.
– Я в порядке, – произносит он, словно чувствуя, что я за ним наблюдаю.
Дыхание Оуэна становится нормальным, и он снова говорит, как прежде. Но не зная, что именно с ним не так – и зачем ему ингалятор, – понятия не имею, беспокоиться ли о чем-то еще, например, о пульсе или давлении.
– Нет, не в порядке. – Слезы пощипывают глаза. – Я думаю, нам надо поехать в больницу и проверить тебя.
Щеки Оуэна так и не приобрели цвет, а его выразительные глаза, всегда выдающие его чувства, выглядят потухшими и мутными.
Спина Оуэна напрягается, и он встряхивает головой.
– Никаких больниц. Лекарство начинает действовать. Через пару минут все будет хорошо.
– Почему я тебе не верю?
Его взгляд устремляется к небольшому расстоянию между его грудью и моей. Из-за того, как я склоняюсь над ним, создается впечатление, что я хочу запрыгнуть к нему на колени.
Я отстраняюсь, вдруг засмущавшись.
– Расскажи, что произошло. Сильно ударили? Скажи, если больно.
Совершенно не подумав, осторожно провожу пальцами по грудной клетке Оуэна. Как только кончики пальцев касаются его обнаженной кожи, мои нервные окончания начинают гудеть.
– Ничего не сломано, – отвечает Оуэн, глядя на мою руку. Я отдергиваю ее, еще больше внимания привлекая к тому факту, что касалась его.
В том, что между нами увеличилось расстояние, есть и недостаток – мне открывается отличный вид на грудь Оуэна и его великолепное тело.
Поднимаю ингалятор.
– Зачем он тебе?
– Мне не нравится об этом говорить.
Смотрю на него.
– Тогда придется с этим мириться, потому что я только что нашла тебя в пустой раздевалке на полу, когда ты ловил ртом воздух. Ты понятия не имеешь, как плохо выглядел. Я думала…
Мой голос дрожит. Я не могу этого сказать.
Оуэн тянется и проводит мозолистым пальцем по моей щеке.
– Я рад, что ты меня не послушалась.
– По поводу чего?
Уголок его рта приподнимается.
– Что зашла сюда.
– Делать все наоборот – моя фишка. – Поднимаю ингалятор. – Так ты расскажешь, зачем тебе ингалятор? – спрашиваю я, вернувшись к первому вопросу.
Оуэн трет шею и хмурится. Затем смотрит на обмотанную руку и, поднеся запястье ко рту, тянет зубами кончик бинта.
– Прекрати.
Взяв его за запястье, быстро разматываю бинт – трижды вокруг запястья, просунув ткань между пальцами, обратно вокруг запястья и перейдя к следующему пальцу. После этого все легко. Вокруг костяшек несколько раз, затем обратно к запястью и к петле вокруг большого пальца.
Мой большой палец касается мягкой кожи под его запястьем, пульс Оуэна стучит под подушечкой, и по моей руке до задней части шеи устремляются мурашки.
– Ты делала это прежде? – спрашивает Оуэн, когда я высовываю из петли его большой палец и откидываю бинт. – Получается лучше, чем у меня.
– Нет, – автоматически отвечаю, осознав свою ошибку. Чтобы размотать руки, требуется практика. – Не нужно быть гением, чтобы понять, – добавляю я. – Ткань… разматывается только в одном направлении.
Оуэн потирает запястья.
– Многим требуется практика, чтобы делать это быстро.
– У меня хорошо с координацией, и не пытайся сменить тему, чтобы не отвечать на мой вопрос.
Чем я именно и занимаюсь.
Он глубоко вдыхает.
– Есть шанс, что ты отложишь этот вопрос на потом?
– Нет.
Скрещиваю руки и знакомлю его со своим упрямством.
Оуэн молча встает и протягивает руку, чтобы поднять меня. Как только оказываюсь на ногах, он поднимает ортез и отдает мне. Я надеваю его, наблюдая за ним краем глаза. Оуэн положил руки на бедра и рассматривает пол, по которому разбросано содержимое его сумки.
На меня он не поднимает глаз.
Как бы мне ни хотелось знать, Оуэн не хочет об этом говорить.
– Ты победил. Можешь мне не рассказывать. – Вздыхаю. – Подожду в коридоре, пока ты переодеваешься, вдруг понадоблюсь… в смысле, понадобится моя помощь.
Отворачиваюсь, чтобы уйти, но Оуэн касается моего локтя. Его пальцы скользят вниз, пока не берут меня за руку.
– Не уходи. – Он глубоко вдыхает и смотрит мне в глаза. – У меня…
Видно, как ему сложно об этом говорить. Вместо того, чтобы надавить на него, жду, когда он будет готов. Я понимаю, как чувствуешь себя, когда необходимо время. Редко кому рассказываю о папиной смерти, но, если это происходит, с минуту собираюсь с мыслями.
Оуэн опирается спиной на шкафчики и смотрит на меня.
– У меня астма. Иногда она становится хуже.
В нашей команде есть страдающие от астмы, но я никогда не видела, чтобы они не могли сделать вдох.
– Плохо – это синяк под глазом. Когда я вошла, ты едва мог дышать. – В голове вспыхивает образ Оуэна, сидящего на полу, бледного и хватающего ртом воздух. – Что случилось бы, если бы я не начала тебя искать?
Как только задаю вопрос, понимаю – меня беспокоит все, что происходит с Оуэном.
– Симптомы бы спали настолько, чтобы я смог взять ингалятор. Ты вошла во время самой худшей фазы.
Он говорит так спокойно.
– А если бы рядом не оказалось сумки?
– Пейтон, все было бы хорошо.
– Ты не знаешь этого наверняка.
Папа, перед отъездом на задание, всегда обнимал меня и говорил, что все будет хорошо. Пусть он привык к крайне рисковым операциям, но верил, что всегда вернется к нам домой. И однажды не вернулся.
Воспоминание о папе нажимает внутреннюю кнопку, активирующую панику.
– Не уклоняйся от ответа. Что произойдет, если у тебя случится приступ астмы, а ингалятора не будет?
