— В целях самообразования, — последовал ответ. — Ещё что?
— Ещё видно будет. Пойдёшь со мной?
— А ты один собирался? — удивилась она. — Даже не рассчитывай. Только вместе.
— Пошли тогда, — кивнул я.
Погода была совсем тёплой, май настоящий, а вовсе не середина апреля. Солнечно, зелень полезла на деревьях, земля почти просохла, травка свежая уже везде. Весна, весна. Вроде как пробуждение новой жизни… как в насмешку.
На улицах между жилыми и учебными корпусами было пустынно. Все, кроме детей, на работе, а дети или в детском саду, или в школе. Это мы вроде как бездельники на общем фоне, но отрабатываем это право повышенной рисковостью наших основных занятий, так что никто нас не упрекает. У большей части населения «Пламени» спроси, хотели бы они жить, как мы, и при этом кататься через день в мёртвый город — большинство отказалось бы с ходу, ни на секунду не задумавшись.
Смешно, а я таким образом жизни доволен, если его рассматривать применительно к обстоятельствам. И пользу приносим, и самостоятельность в действиях немалая — сами себе хозяева, в то время как для остальных здесь дисциплина почти что военная. А как иначе? Речь ведь идёт о выживании, а не о степени комфорта.
Работа по-прежнему везде кипела. Сельхозтехники натащили в «Пламя» прорву, большую часть учебных полей распахали, и там сейчас что-то делали. Сажали или сеяли — не знаю, для меня это тёмный лес, но люди работали. Строили избы, из открытых окон учебных корпусов доносился визг пил и стук молотков, шло переоборудование их под жильё. К счастью, строений на территории было много, так что вместе со строящимися избами получалось расселить всех, здесь живущих, по относительно приличным нормам.
Исследовательский центр находился от жилой зоны далеко, территория «Пламени» маленькой никогда не была. (Я в очередной раз пожалел об отсутствии велосипедов, куда быстрей бы добрались.) Раньше это было боксами для какой-то техники и учебными классами при них. Сейчас всё обнесли бетонным забором с колючкой поверху, сделали проходную, в которой дежурили двое с автоматами. Остановили, спросили документы. Я предъявил им карточку размером с водительские права — удостоверение проживающего на территории «Пламени». Их четыре дня как ввели, как раз ребята из «Логософта» наладили систему регистрации, ну и печать заодно.
Один из часовых быстро проверил сначала мой документ по реестру, затем Татьянин, после чего сказал:
— А на вас пропуск не оформлен. Это закрытая территория.
Это заявление меня несколько обескуражило, привык к тому, что если ты на территории, то дальше везде проход свободный… А может, и нет, это я просто никуда не ходил.
— А кто допуск оформляет? — спросил я.
— Комендатура, естественно, — ответил часовой. — К ним обращайтесь.
Мы собрались на выход, но в этот момент дверь проходной распахнулась, и мы нос к носу столкнулись с усатым капитаном Бугаевым, тем самым, с которым мы в город на разведку выезжали.
— О, Серёга, здорово! — обрадовался он, пожимая мне руку и увесисто хлопая по плечу. — К нам, удовлетворить любопытство?
— А вы здесь, что ли? — не понял я.
— Ага, вроде как, — кивнул он. — Своя поисковая группа при исследовательском центре. То оборудование ищем, то материалы, то мертвяков ловим. А ты сюда чего?
— Да больше из любопытства, если честно, — ответил я. — Завтра выезд, сегодня вроде бездельничаем, дай посмотрю, думаю, чем тут занимаются. Может, помогу чем, я всё же в курсе немного. Но все равно не пускают, допуска нет.
— Это не проблема, — отмахнулся Бугаев. — Я тебе и допуск, и всё такое. Пойдём, устрою вам экскурсию.
Повёл он нас сперва к боксам, из которых неслабо несло трупной вонью. Протянул по одноразовому респиратору и маленькую круглую баночку с чем-то прозрачным, остро пахнущим ментолом.
— Мазните по чуть-чуть внутри респиратора и надевайте, — сказал капитан. — Только не переборщите, а то потом аж слёзы вышибать будет, ядрёная штуковина.
Что было на баночке, я не разглядел, но по запаху мазь больше всего напоминала приснопамятный вьетнамский бальзам с золотой звездой на крышке, который одно время продавался во всех аптеках страны, видать, братская страна им рассчиталась за что-то очень большое и дорогое.
Извозюкав палец в маслянистой фигне, я провёл им крест-накрест внутри белой респираторной чашки и поспешно натянул её на лицо, уже догадываясь, что меня ожидает в боксах.
В каждых воротах было проделано зарешеченное смотровое окошко, дверь заперта на висячий замок.
— Вы что, прямо так добычу держите? — поразился я.
— Нет, ты что! — засмеялся Бугаев. — Просто дополнительная предосторожность, внутри ещё и клетки.
— Надеюсь, не с электрозамком, — пробормотал я, но Бугаев не услышал.
Замок щёлкнул, тяжёлая дощатая воротина отворилась, пропуская нас внутрь большого бокса, две стены которого были заставлены новыми, грубо сваренными клетками из толстой стальной арматуры. Вспыхнули под потолком лампы с самодельными рефлекторами. Запах мертвечины с уже привычной ацетонной примесью как кувалдой ударил по обонянию, пробившись даже сквозь едкий ментоловый запах бальзама.
— Тут у нас, как говорится, расходный материал, — пояснил Бугаев, обводя рукой ряд клеток. — Самые обычные мертвяки, каких просто в Солнечногорске наловили.
— Это как вы их ловите? — удивилась Татьяна.
— При помощи палки и верёвки, — усмехнулся Бугаев. — Шест с петлёй на конце, и с «шестьдесят шестого». Которые потупее, тех ловим, они сами к грузовику идут.
— А вам «ветераны» откормленные не нужны? — снова спросила Татьяна.
— Мы их здесь и откармливаем, невелика проблема. Вон, последние две клетки, — добавил Бугаев.
Мы присмотрелись, куда он показывал, после чего Татьяна сказала:
— Сейчас сблюю… Мама…
При этом побледнела и даже покачнулась, я её за рукав удержал, чтобы не упала.
Действительно, зрелище нам открылось малоаппетитное. В клетках, в которых сидели мордатая тётка в рваном спортивном костюме и какой-то тощий мужичок, на полу лежали куски ещё одного мертвяка, уже упокоенного окончательно. Некоторые куски были уже обгрызены до костей, а некоторые хранились «про запас».
— Ой, бли-и-ин… — вскрикнула Татьяна и, вновь обретя резвость, быстро выбежала на улицу, откуда сразу донеслись звуки тяжёлой и мучительной рвоты.
— Чего это она? — удивился Бугаев. — Вроде у вас все привычные давно.
— Ну, знаешь… — сказал я. — Привычные-то привычные, да всё же не ко всему. Тут у вас картинка вообще за все нормы зашкаливает. Блин, обложка с трэш-металлического альбома.
— С какого? — не понял Бугаев.
— Не бери в голову, — отмахнулся я. — В любом случае не каждый выдержит, блин. И что с ними делают?
