Я задумался. В словах Алины Александровны была железная логика. Рассчитывать на то, что армия спасёт страну, не стоило. Обычная схема борьбы с эпидемиями с помощью кордонов и карантинов здесь не срабатывала. При эпидемиях солдат знал, что с болезнью могут бороться лишь врачи, а его дело — стоять на посту, обеспечивая карантин, потому что ничем другим он помочь не сможет. А сейчас он будет знать, что сможет помочь, потому что у него в руках автомат, а выстрел из автомата в голову убивает мертвяка на месте. И значит, если он доберётся до своей семьи и принесёт с собой свой автомат, то сможет её защитить. А если приедет на бэтээре или на машине, то сможет увезти близких в безопасное место. И солдаты будут стараться добраться, массового дезертирства не избежать. Я сам сбежал бы первый, будь у меня семья в другом городе, а мне поручили бы обеспечивать безопасность властей в столице. А сама власть становится бесполезной — у неё всё равно нет ни методов борьбы с новым бедствием, ни знаний, ни умения. Ни мобпланов, а это — самое главное.
— Алина Александровна, когда начнётся, как вы думаете? — уточнил я.
— Думаю, что уже завтра к вечеру начнётся дезертирство, — осторожно сказала она. — Послезавтра все войска из Москвы разбредутся или образуют отдельные очаги сопротивления, защищая самих себя и тех, кто сможет к ним примкнуть. И к послезавтрашнему дню войска начнут покидать город, стараясь переместиться туда, где легче обороняться и где есть запасы всего необходимого для жизни. А Москва превратится в гигантский источник заразы. И завтра уже появятся новые очаги по всему миру. Если объявили в средствах массовой информации, что здесь проблемы, то завтра будет массовый отток иностранцев. А среди них будет множество инфицированных. Или все будут инфицированы. К завтрашнему вечеру ждите новостей со всего мира. Если в нашей стране останутся новости к этому времени. Мы не знаем толком, что сейчас происходит, но я думаю, что даже лесной пожар в засуху распространяется не так, как эта зараза.
Александр Бурко
20 марта, вторник, вечер
Ближе к вечеру никаких изменений в обстановке не произошло. Салеев с заместителями и Домбровским сидели у телефонов и радиостанций. «Ковчег» пришёл в движение, добрый десяток автобусов, каждый в сопровождении грузовика и двух внедорожников, поехали по Москве собирать тех «праведных», кому досталось место в ковчеге. Всё шло как задумано, без проблем. То, что бойцы армии Бурко заодно стали сотрудниками ФСИН, открывало им дорогу сквозь выставлявшиеся тут и там армейские блоки.
Доклады от колонн поступали каждые десять минут, на виртуальной карте Москвы двое помощников Домбровского передвигали метки. Бурко смотрел на гигантский плоский монитор, висящий на стене. Ему нравилось организованное движение зелёных кружочков по запутанной паутине улиц города, нравилось, как они двигались по тонким синим линиям, обозначающим их заранее намеченные маршруты. Всё, как намечено, всё, как запланировано, никаких отклонений.
Видя, что в его присутствии необходимости нет, Бурко спустился в подвал, в тир. Извлёк из кобуры свой сверхдорогой «Феникс» и разом выпустил по мишеням содержимое магазина. Ему на миг показалось, что вместо мишеней там, у дальней стены, обитой мягкими противорикошетными панелями, стоят все те, кому он вынужден был кланяться, чтобы достигнуть нынешнего положения.
«Ничего, времена изменились», — подумал он.
Валерий Воропаев
20 марта, вторник, вечер
Почти треть людей из тридцати работающих в офисе на работу не вышли. Некоторые не только не отзвонились, но и сами не откликались на телефонные звонки. Татьяна Борисовна, поборница порядка и дисциплины, звонившая им поочередно, заметно злилась, но Валера реагировал на это вяло. Всё равно никто не работал, в воздухе свинцовой тучей висела непонятная тревога, передававшаяся от человека к человеку, а люди всё больше смотрели новости или сидели в Интернете, пытаясь понять, что происходит. Да и сам Валера головы от монитора не поднимал, перескакивая с одного информационного сайта на другой, пытаясь найти объяснение происходящему, хотя на самом деле не было понятно, что именно вообще происходит. «Вспышки немотивированного насилия», «беспорядки» и всё подобное упоминалось на многих сайтах, но никак не расшифровывалось. Кто-то недоумевал, но внутренняя сигнализация Валеры включила у него в мозгу мигающий красный сигнал «Тревога!». Информации много, из разных мест, вся плохая и вся непонятная. А это значит, что точно беда случилась.
Брожение умов и нервозность сотрудников тоже крепли по мере поступления новых сведений, особенно таких, какие нормальный разум начисто отказывался усваивать, и в результате Валера счел за благо распустить всех по домам, наказав на завтра не суетиться и лишь быть на связи, за что был неоднократно одарен благодарственными словами. Люди откровенно стремились домой и присутствием в офисе тяготились. Надо быть справедливым: получив своё нынешнее положение на правах зятя Братского и осознавая, что окружающим это прекрасно известно, Валера не корчил из себя небожителя — понимал, что не заслужил. Поэтому сотрудниками компании был скорее любим за незлобивый нрав, доброжелательность и чувство юмора. Сейчас же люди, быстро собравшись, очистили офис, оставив Валеру коротать в нём время одного. Чего он, собственно говоря, и добивался.
Оставшись один в большом пустом офисе, он схватился за мобильный и набрал номер Вадика Уринсона — пронырливого незаметного финансиста, решавшего самые щекотливые вопросы как самого Валеры, так и уважаемого тестя. «Вывести-ввести», помыть деньги до белизны, перевести куда надо то, что переводить нельзя, обналичить любую сумму — всё делалось мгновенно. За что, собственно говоря, Вадика клиенты и ценили. Располагая немалыми свободными суммами в наличных и работая только с проверенными клиентами, он мог себе позволить действовать под честное слово, на опережение, он был вне конкуренции во многих делах, особенно таких, с какими в банк идти не хочется, даже в лояльный.
— Привет, Вадь, — сказал в трубку Валера, когда откликнулся низкий голос на другом конце «провода». — Валера Воропаев.
— Привет, привет, кому бы не пропасть, — радушно ответил Уринсон. — Чем могу?
— Бумага нужна. И чем быстрее, тем лучше.
Голос Уринсона мгновенно «поделовел» — тоже часть образа.
— Сколько и когда? — уточнил он.
— Два «больших» сможешь найти? — спросил Валера.
— Сегодня? — переспросил Уринсон и, не дожидаясь ответа, сказал: — Сегодня нет. Один и два наскребу, примерно, больше уже нет. А завтра могу остальное. Подойдёт?
Валера и сам не знал, подойдёт или нет. Он решил снять наличные деньги лишь потому, что решил: «Не помешают». Поэтому сумму в два миллиона долларов определил наугад, исходя из тех своих средств, что крутились у Вадика. Но полагал, что с такой суммой у того проблем не возникнет, поэтому слегка удивился. Однако слово «уже» мимо ушей не проскочило.
— Да нормально, — ответил он. — Когда подослать сможешь?
