Закончив прибираться на кухне, Надя вошла в спальню, включила свет. Роскошная кровать под прозрачным пологом, кремовое покрывало и пухлые подушки. Она разделась и легла. Выключила свет. И сразу по высокому потолку поползли голубоватые тени деревьев, оживавшие всякий раз, когда по улице проезжала машина. Сон, покружив над ее головой, овладел ею буквально за минуты…
Проснулась она поздним утром. Можно ли привыкнуть к тому, что уже каждое утро ее новой жизни воспринимается как стресс? Причем стресс мощный, настоящий, с камнепадом вопросов, вызывающих настоящее удушье? Нет, нельзя. И главный, наиострейший вопрос – правильно ли она поступает? Второй вопрос: а не сошла ли она с ума? Третий вопрос: где Гриша? Четвертый: долго ли она протянет в тюрьме?
Не было сил подняться. Надя лежала и рассматривала спальню, бледного лакированного дерева шкафы, искусственные розы в красивой прозрачной вазе на мраморном туалетном столике, зеленый, расписанный одними лишь листьями деревьев пейзаж за окном. Было тихо. Она слышала лишь собственное дыхание да шорох жестких новых простыней, когда шевелилась.
Позавтракала пирогами с чаем, написала записку Грише с указанием своего адреса, оделась и отправилась в гостиницу. Там, покончив с формальностями и поблагодарив девушку на ресепшне (она видела ее впервые, той, что заселяла ее, не было) за все хорошее и вернув ключи от апартаментов, Надя с бьющимся сердцем вручила ей конверт, адресованный Грише:
«Вот, если он будет меня искать».
Вышла на Невский проспект. День постепенно наливался золотистым теплом, от асфальта поднимался пар. Нарядно одетые горожане куда-то спешили, все жили своей жизнью, и только у нее, у Нади, жизнь остановилась. Она словно застряла где-то между реальностью и болезненным, наполненным кошмарами и бредовыми фантазиями сном. А как иначе назвать этот поступок – покупка квартиры в Питере?!
И эта ее мечта, фантазия, сон – все это принадлежало не только ей. Сколько раз они с мамой мечтали перебраться в этот красивейший город и обосноваться здесь! Возможно, именно ради этой золотой своей мечты мама и перешагнула какую-то нравственную грань, совершила должностное преступление и согласилась на сделку с совестью ради денег. Чтобы сделать счастливой свою единственную дочь. Как часто вечерами, после работы, мама, устроившись на диване с вязанием, рассказывала о том, как могла бы сложиться ее жизнь, если бы она родилась, скажем, не в Михайловске, а в Москве или Петербурге. Говорила (забывая, что и Надя кое-что помнит), что не всегда жила в Михайловске, что было и в ее жизни что-то светлое и сказочное, когда они с папой, молодые, жили в Подмосковье, и что у отца были большие перспективы, он был крупным специалистом по сейсмологическому оборудованию, и его должны были отправить с семьей в Сирию или Алжир. И если бы не смерть отца, то вряд ли семья вернулась бы в маленький Михайловск, где им от бабушки осталась скромная квартирка. Первые несколько лет, может, и продолжали бы снимать жилье в пригороде Москвы, а потом купили бы, возможно, в самой Москве. Такие были планы. Если бы река не забрала отца… Мама называла его нежно – Сашенька. Он был высокий, светловолосый, с голубыми глазами и очень добрый. У него был мягкий голос, чудесная белозубая улыбка и, казалось, он может все. Такой сильный, надежный, настоящий. Не то что Григорий. Болтун, врун, сочинитель сомнительных историй… Но тогда почему, вспоминая его, Надя так волновалась, и волнение это было и радостным, и грустным одновременно?
Надя зашла в магазин, купила продукты, чтобы приготовить себе обед. Так хотелось уже нормальной, домашней жизни! Тем более что дом-то у нее теперь был. Осталось совсем немного подождать, чтобы сделка была оформлена до конца и надлежащим образом.
Да, она шла домой, и сердце ее билось часто и сильно. И столько чувств переполняло ее, что иногда ей хотелось просто остановиться, прислонившись спиной к одному из величественных зданий на Невском, чтобы зафиксировать этот миг, это счастье обладания этим городом, этой мечтой – своей и маминой.
Она добралась до дома на такси, поднялась к себе, открыла дверь и накрепко заперла все замки. Мой дом – моя крепость. Все. Теперь-то ее никто не побеспокоит. Она здесь хозяйка, хотя и стала ею каким-то совсем уж изуверским образом. Право на владение этим счастьем было подарено ей человеком, который сам, своей рукой отдал ей в распоряжение огромные деньги. Это право было прописано в его письме, где он отказывается от нее. Сумасшедший. Психически неуравновешенный человек. Да, письмо существовало, реально. Его можно было взять в руки и читать бесконечное количество раз. Вот только так не хотелось думать о нем и вспоминать.
Григорий. Как, ну как она могла ему довериться? И откуда это ощущение, словно она знает его? Неужели ее затянувшееся одиночество, отсутствие мужчины, надежного и крепкого плеча сыграло с ней такую злую шутку? И она, наделив его несуществующими качествами, влюбилась в него? Но свои-то чувства она не могла выдумать, они были, и она рядом с Григорием была счастлива, хотя и чувствовала себя так, словно в ее жилах последнюю неделю текла не кровь, а вино? Она была словно пьяная, и ей было хорошо. Должно быть, ею двигал все-таки инстинкт, ей хотелось мужчину, хотелось, чтобы он всегда был рядом с ней, чтобы она была не одна и чтобы он оставался с ней всегда, чтобы не исчезал, чтобы испытывал к ней такие же чувства, что и она к нему… Лежать рядом с ним, положив голову ему на плечо, – вот что было для нее настоящим счастьем. Она просто женщина, которой нужен сильный и ласковый мужчина.
Надя положила письмо Григория на стол, распрямила слегка помятый лист. Вот она, индульгенция – документ, отпускающий ей все ее грехи, позволяющий ей тратить чужие деньги. И одновременно с этим прощальное письмо, которое, прочитав один раз, не хотелось перечитывать, чтобы не причинять себе боль.
Тем не менее она решила прочесть его снова. Возможно, подсознательно она надеялась, читая, услышать его голос. Голос Григория.
«Дорогая моя, я должен исчезнуть, не могу быть рядом, это слишком опасно для тебя. С деньгами у тебя теперь проблем не будет. Уезжай подальше, чтобы тебя не нашли. Когда все утрясется, я тебя найду. Будем держать связь через нашу гостиницу. Люблю тебя. Ты для меня – все. Береги свое здоровье. Обнимаю…»
Если бы она коснулась оголенных электрически проводов, ее бы тряхануло не так сильно, как сейчас. В тишине комнаты она вдруг отчетливо услышала не его голос, а стук своих зубов. Что же она натворила? И где были ее глаза? Почему она восприняла лишь первую часть письма, а вторую ее сознание не восприняло? Где были ее мозги, когда взгляд ее в первый раз коснулся строк, где он пишет, что, когда все утрясется, он ее найдет? Почему она не поняла этих простых слов? Почему не уловила самый важный смысл написанного им? Но самое страшное было в другом – он написал, что «будем держать связь через нашу гостиницу», а это могло означать лишь одно – он не собирался с ней расставаться! Как она могла не увидеть этого? Неужели страх потерять его настолько травмировал ее мозг, что она увидела лишь то, что боялась увидеть – его слова о том, что он не может быть рядом?
«Люблю тебя. Ты для меня – все. Береги свое здоровье. Обнимаю». Да она просто обезумела! Даже эти драгоценные фразы перевернулись в ее сознании, и она восприняла их просто, как какие-то дежурные слова, написанные мужчиной, который бросил ее, для смягчения удара. Чтобы не было так больно.
