– Так и кажется, будто все по-настоящему захватывающая тайна, – пожаловалась Клэри, когда они возвращались домой с одного из вечеров у Анны.
Она училась печатать на машинке, чтобы писать книгу. Деньги нужны, объясняла она, поскольку у нее, по сути, их совсем не было. Несмотря на это, она, похоже, снимала, или ей предлагали почти что даром, квартиру за квартирой, поразительно хорошо одевалась, следуя собственному своему стилю. Иногда она заходила на Гамильтон-террас, порой они приходили к ней, где их ждала необычная для них еда: простокваша, маринованные огурчики, странные колбаски и почти черного цвета хлеб.
Однажды Полли устроила так, что они взяли с собой Анну поужинать с отцом в его клубе, однако вечер успеха не имел. Ее отец был безукоризненно вежлив, задавал Анне чопорные вопросы, на которые та отвечала и высокопарно, и загадочно, так что разговор застревал в мелких тупичках. Позже отец назвал Анну необычной, а она его типичным: приговоры, положившие конец всякому дальнейшему общению.
– Короче, – подвела итог Клэри, – их просто нельзя представить супругами. Социалисты и консерваторы не сочетаются браком друг с другом… только представь, какие были бы перепалки всякий раз, когда они раскрывали газету. Оба они слишком стары для перемен – во всем, бедняги. Когда Ноэль женился на Фенелле, ей просто пришлось переметнуться к консерваторам, иначе он бы этого не сделал.
В тот субботний вечер, когда Полли была у Анны одна, она решилась проверить, не сможет ли разобраться в таких вопросах, в каких не смогла бы разбираться в присутствии Клэри.
Она принесла букетик нарциссов и несколько шоколадок: Анна обожала, когда ей дарили цветы и сладости, и однажды попотчевала их сказкой о том, как их дом до того был переполнен букетами, которые приносили ухажеры после каждого танца, что им с матерью пришлось извозчика нанять, чтобы отвезти цветы в местную больницу. «О, да-с! – уверяла она. – Их были десятки и десятки: лилии, розы, гвоздики, гардении, фиалки – все цветы, какие только представить можно».
– Клэри не смогла прийти, – сказала Полли, поднимаясь вслед за Анной по ступеням домика при конюшнях.
– Вот как!
– Она обещала позвонить и сказать вам.
– Меня почти весь день дома не было.
На полу был расстелен большой кусок мешковины, а рядом с ним кучей набросаны клубки шерсти и обрезки материи.
– Я создаю одну из своих известных картин, – пояснила Анна.
– Можно я помогу? Я вполне прилично умею шить.
– Если хотите, можете связать мне кусок дюймов в четыре-пять. Это будет вспаханное поле.
Анна вручила ей моток толстой крапчатой шерсти и пару очень больших спиц.
У нее был патефон, который надо было заводить, чтобы слушать пластинки, пока хозяйка готовила ужин.
– Малера здесь не понимают как следует, – сказала она. – Вы, наверное, даже не знаете, что это за пьеса.
Позже вечером Полли заговорила о том, о чем хотела расспросить. Надо ли, если речь идет о деле очень серьезном, делиться с кем-то, если ты обычно всегда им доверялась, а в этом случае не смогла, потому как боялась услышать их суждения?
Анна суть ухватила сразу:
– То, чем хочется поделиться, имеет к ним отношение?
– Нет… вообще-то нет. Это касается кого-то другого.
– Этот кто-то другой знает?
– Нет-нет, не знает. Я вполне уверена, – прибавила она.
– Тогда почему бы не поделиться с ним?
– Я не смогу этого сделать. – Она чувствовала, как ее обдает жаром при одной только мысли о таком.
После недолгого молчания Анна закурила сигарету и спокойно сказала:
– Когда я влюблялась в кого-нибудь, то всегда говорила им об этом. Успех всегда был ошеломляющий.
– Правда?
– Правда. О, да-с! Они много раз боялись говорить мне… их разум будто от груза кирпичей освобождался. Полли, вам не надо так по-английски подходить к любви.
Было еще немало сказано в том же духе, напичканного рядом историй, подтверждавших ее мнение. Однако Анна ничего не выведывала и не пыталась хитростью добиться от нее признаний, за что Полли была ей признательна, а эта признательность придавала весомости мнению Анны. В тот вечер она шагала домой от Суисс-Коттедж, исполненная нервной решимости.
Поначалу, казалось, все складывалось в ее пользу. Утром она позвонила ему, он был дома и был свободен: сам предложил устроить пикник на двоих на берегу реки – «Только захватите теплую одежду, Полл, возможно, будет холодно».
Они обсудили, что каждый принесет с собой на пикник, и уговорились встретиться на вокзале Паддингтон. Она одевалась с тщанием: темно-зеленые полотняные брюки, купленные на распродаже в «Симпсонс», синий с голубым свитер и белая блузка под ним на случай, если жарко станет, и короткое пальто с капюшоном. Утро было ясным и солнечным с белыми облачками на небе – идеальный день, подумала она, для такого рода вылазки.
Он ждал ее у билетной кассы. На нем был старый темно-синий свитер под горло, серые фланелевые брюки и чрезвычайно старый твидовый пиджак, в руках он держал громадную плетеную корзинку, которую распирало от всякой снеди.
– Я захватил с собой кое-что, так что мы можем порисовать, если будет охота, – сказал он.
В поезде по пути до Мейденхеда они обменялись новостями о семействе, а он, как обычно, подтрунивал над нею за неосведомленность о том, что происходит на войне. Знает ли она, к примеру, хотя бы, что Рузвельт умер?
– Разумеется, знаю. – Об этом извещали все афиши вечерних газет еще два дня назад, однако пришлось признать, что они с Клэри в разговорах даже не упомянули об этом.
– Так кто будет следующим президентом?
– Мистер Трумен. Однако больше о нем я ничего не знаю.
– Не думаю, что в этом вы одиноки. Рузвельту же здорово не повезло – пройти через все, связанное со «вторым фронтом» и всем прочим, а потом упустить всю радость победы буквально в шаге от нее.
– Разве победа так близка?
– Теперь очень близка, Полл. Зато много времени понадобится, чтобы вернуться к нормальной жизни.
– Мне кажется, я и вправду совсем не знаю, на что это будет похоже.
– Возможно, это лучше, чем иметь об этом кучу непреложных представлений.
– В любом случае собственная жизнь никогда не кажется нормальной, верно?
– Разве нет?
– Нормальные жизни, – сказала она, – это то, что есть у других. Хотя, скорее всего, если спросить их, то они скажут, что нет.
– Вы имеете в виду, как один из тех ужасных зануд, с кем всегда случается нечто невероятное?
– Они занудны, потому что с таким занудством относятся к этому. Есть люди, – (Хьюго пришел ей на ум), – способные так рассказывать о том, как потеряли мыло в ванне, что вам и в голову не придет их останавливать. Дядя Руперт был таким.
