В эти недели о любви разговора не было: это само собой разумелось между ними, – но она все же рассказала ему, какой ужас и страх внушает ей враждебность Ци. Он выслушал, сказал, что знал, она не любит женщин, настолько сразу всех, что в том нет даже ничего личного. «И, как я полагаю, после войны у вас будет Майкл, чтобы защитить вас от нее», – закончил он. Увидев же, что она молчит, вдруг выпалил: «Только он не защитит, так? Он делает все, что она пожелает».
Она пристально глянула на него, осознавая ужасную правду:
– Разве? Да, он так и поступает.
– Луиза! Я вас не спрашивал: поклялся, что не спрошу никогда, – но сейчас спрашиваю. Вы его любите?
– Я не знаю, – жалобно протянула она. – Думала, что да, но я не знаю. У меня словно бы все чувства неправильные, а значит, и чувствовать их мне не след. Я пробую обходиться совсем без них, но делается только хуже и хуже. В прошлый раз, когда он приезжал, мне было нестерпимо… – Залившись краской стыда, она не смогла договорить.
Он смотрел на нее с любовью.
– Я как бы знал, – заговорил. – В самом деле – с первого же дня, как увидел вас… – Было что-то от подавленной душевной муки в том, как он произнес это. Откашлялся, прочищая горло, и выговорил: – Что ж, по крайней мере, у вас есть я.
– Разве есть? Или есть? – вскрикнула она и бросилась в его объятия. То был первый раз, когда он поцеловал ее, начал целовать ее и не мог остановиться, они прижались друг к другу, ища утешения, новой уверенности и потом страсти, которая пришла к ней сладостным потрясением, словно все ее тело в первый раз в жизни познавало любовь.
– Так вот что это такое! – произнесла она во время затишья. – Этого хотят оба.
– Бедняжка ты моя. Именно оба.
Но в постель они не легли. Несколько ночей после того, как девушки ложились спать, они встречались в гостиной, укладывались вместе на пол перед камином, сжав друг друга в объятиях, целовались, пока не делалось больно губам, а их самих не изводило желание. Был, однако, некий молчаливый уговор избегать соития, и под конец они босыми, держась за руки, на цыпочках шагали по ступеням наверх, а поднявшись, безмолвно расходились по своим спальням.
На следующей неделе на прогулке он заявил, что дальше так продолжаться не может и единственное, в чем он видит благородный выход из такого положения, это поговорить с Майклом. Поначалу ее эта мысль ошарашила: она наверняка не привела бы ни к чему хорошему, но он был тверд, и постепенно (хотя и возможный исход ее весьма страшил) у нее стало появляться ощущение, что он прав. В конце концов, она была необычайно неправа в том, что думала и что чувствовала, она доверилась ему, к тому же и она тоже чувствовала, что они не смогут и дальше продолжать как сейчас. Она любила его, и он, должно быть, знает лучше нее.
Майкл приехал в отпуск на сорок восемь часов на следующей неделе. Они с Хьюго устроили так, что Луиза будет внизу на кухне готовить обед, пока он будет говорить с Майклом.
Весь тот день, день возвращения Майкла, она пребывала в какой-то нервической эйфории: не могла представить себе, как отреагирует Майкл, и это было страшно, – с другой стороны, пока Хьюго там, она чувствовала, что в конечном счете все должно быть хорошо.
Прошло совсем немного времени, и она услышала, как Майкл сверху зовет ее подняться к ним. Она вошла в гостиную и увидела, что оба мужчины стоят – Хьюго у окна; когда она вошла, он повернулся к ней лицом, и она заметила, что он очень бледен. Майкл стоял у камина, одной рукой опершись о край полки, лицо его пылало; едва он заговорил, как она поняла, что он очень сердит. Сказанное им было неприлично, снисходительно и презрительно. Такой чуши он в жизни не слышал – они ведут себя как испорченные детишки, хотя ему казалось, что уж Хьюго-то достаточно взросл, чтобы соображать получше (Хьюго был на год старше Луизы, ему, стало быть, было двадцать три года). На что он только рассчитывал, выдвигая столь совершенно идиотское предложение?.. – и так далее. Весьма странно, если бы кто-то, сражаясь вдали на войне, которая, чего они, видимо, не заметили, все еще идет, вернувшись, нашел, что его родственник, так много времени проведший с его семьей, набаламутил с его женой, и уж совсем чудовищно то, что та, очевидно, забыла про свое положение…
– Ради бога, – перебил Хьюго, – перестаньте говорить о Луизе, словно ее здесь нет!
Он вообще больше не собирается об этом говорить, отозвался Майкл. Здесь просто не о чем разговаривать. Он должен идти, иначе может опоздать на обед.
– Какой обед? – спросила она, не успев удержать себя.
Обед с мамочкой и Судьей. Ему казалось, он говорил ей: когда мамочка услышала, насколько краток будет его отпуск, то решила приехать на день в Лондон, чтобы повидаться с ним. Теперь, учитывая обстоятельства, ему как-то неловко брать ее с собой. Закончил Майкл тем, что заявил Хьюго: это его дом, и после того, что он ему высказал, он, естественно, ожидает, что Хьюго тотчас же этот дом покинет. «Хочу быть уверен, что к моему возращению тебя здесь не будет. И даже в мыслях не держи хоть когда-либо вновь заявиться сюда».
Когда Майкл ушел, кое-какие последствия того, что они натворили, стали им очевидны. Ему придется уйти, сказал Хьюго. После такого он никак не может оставаться в доме Майкла. Это было бы сверх меры бесчестно. А может, и она уйдет с ним? Нет, сказал он. У него нет денег, чтобы содержать ее, им негде было бы жить, и он привязан к армии. «Я должен посылать деньги крошке черной вдове, – пояснил он. – Я бы тебе не сказал, но ей на жизнь не хватает, а значит, если честно, у меня остаются деньги только на карманные расходы».
Майкл вел себя ужасно, заметила она, в душе ее теплилось убеждение, что их честность должна была бы быть как-то вознаграждена.
– Мы ведь ему правду сказали, – то и дело твердила она. – Или, во всяком случае, ты сказал.
– Правда не всегда приятна для других людей, – ответил он. – К тому же он любит тебя. Нельзя сбрасывать это со счетов.
– Откуда ты узнал, что он меня любит?
– Он не пришел бы в подобное неистовство, если бы не любил.
– Значит, не надо нам было ему говорить, – произнесла она спустя некоторое время.
– О, дорогая, надо. Всякое иное было просто ложью, обманом… жуткой гадостью…
За разговором они спустились на кухню пообедать, но есть ни ей, ни ему не хотелось. Хьюго сказал, что должен все же собраться, и, пока они выискивали повсюду его вещи и разыскивали что-нибудь, во что их сложить, возник вопрос: а куда же, скажите на милость, ему податься. Он об этом не думал, признался Хьюго, подыщет местечко – ей об этом нечего беспокоиться. Но, конечно же, она беспокоилась и подумала, а не мог бы он пойти к дяде Хью. Но если так, то как они объяснят это девчонкам? Слава богу, их в те выходные не было. Когда он уложил вещи, она подумала об Арчи. Хьюго знаком с Арчи, они друг с другом ладили, думала Луиза. «Но я не настолько же его знаю, чтобы пойти и завалиться к нему», – возражал Хьюго. Она устроит, сказала она. Но когда позвонила Арчи, никто не ответил. К тому времени было уже почти три часа, и Хьюго заявил, что ему лучше просто уйти.
