– А еще пели веселенькие хоровые припевки. Впрочем, никто не догадался, что про них пелось, – добавила Клэри.
– А вам хотелось, чтоб догадались? – поинтересовался Арчи.
– Ну, понимаете, было бы забавно, если бы они малость из себя выходили, возмущались бы, что ли.
Вновь пришла Луиза, неся на плече своего малыша.
– Мэри нужно поужинать, вот я и сказала, что пусть он со мной побудет.
– Гости дорогие, давайте пройдем в гостиную, – предложил Пирс. – Лестницы для разговоров не годятся, если вас больше двух.
– Кто будет готовку ужина заканчивать? – требовательно спросила Клэри. – Вообще-то, это твое дело, Луиза, тебе в этом равных нет.
– Я ничуть не лучше Стеллы, мы с ней одному и тому же учились. И в любом случае у меня Себастиан. Я всю картошку почистила.
– Отлично, – сказала Стелла. – Мы с Клэри довершим остальное. Только напомните, на что мы нацеливаемся.
– Ты жаришь лук, мнешь картошку, а потом мешаешь пюре с консервами.
– Одна-то банка на семерых? Скудновато как-то.
– Я привез банку персиков, – сообщил Пирс. – Прямо из солнечного Блетчли.
– Что привез, то привез. Только персики к пюре с тушенкой не годятся. Придется им сойти за пудинг.
– Полли сделала свой пудинг из консервированного молока.
– Боже! От одних слов этих тошнит.
– Ничуть и не тошнит. Такой взбитый мусс. И не скажешь, что молоко из банки.
В гостиной было пусто, если не считать молодого человека за роялем. Он вскочил, когда они вошли, и Арчи увидел, что на нем форма Королевских ВВС.
– Рядовой ВВС Роуз, – представила Луиза. – А это Арчи Лестрэйндж, Пирса вы, конечно, знаете.
Малыш, который давно уже недвижимо и так безучастно разглядывал Арчи, что тому неловко становилось, вдруг передернулся и принялся плакать.
– Дайте его мне, – попросил Питер, протягивая руки, его довольно тяжелое и изможденное лицо преобразила ласковая улыбка. Он вернулся с малышом к роялю, усадил его на колено, придерживая руками, и принялся наигрывать песенку «Бе-бе, черная овечка, не дашь ли ты нам шерсти». Себастиан перестал плакать.
– Сыграй лучше вариации, Питер, – попросила Луиза из другого конца комнаты.
Арчи сел на жесткую маленькую кушетку подумал про себя, предложит ли кто ему выпить. Клэри со Стеллой удалились на кухню, а Пирс повел Луизу, минуя стеклянную дверь и ступеньки, в сад.
Потом появилась Полли, ее отливающие медью, только что помытые волосы сияли. На ней была темная плиссированная юбка, а поверх нее свободный свитер цвета морских колокольчиков, делившийся своей синевой с ее глазами.
– Прошу прощения, что так долго. Пришлось ждать, пока искупают Себастиана, а потом ненадолго горячей воды не было. Никто не дал вам выпить, я схожу посмотрю, есть ли что, и скажу вам. – Она прошла через двойные двери, ведущие в столовую. – Есть немного джина, но, похоже, нет ничего, чем бы его разбавить.
– Вода прекрасно подойдет.
Она вернулась со стаканом для чистки зубов и бутылкой джина.
– Наливайте сами, а я схожу за водой. – Принеся воду, аккуратно присела на пол в нескольких шагах от него.
– Я единственный, кто будет пить?
– Сегодня вечером – да. Ужасно возражать против этого мы не будем, бутылку открыли два дня назад, когда Луиза устроила вечеринку. Понимаете, в магазине нам дают всего по бутылке в месяц. – Сверкнув на него легкой вежливой улыбочкой, она уставилась на свои руки, сплетенные вокруг коленей.
– Как дела в художественной школе? – спросил он.
– А-а! Худшкола. Прекрасно. Очень интересно. Больше всего поражает то, насколько люди готовы быть моделями на натурных уроках. Рисовальщик из меня, разумеется, никакой.
– Немного рановато судить, не считаете?
– Возможно, – вежливо ответила она.
Музыка умолкла, и малыш опять заплакал. Питер встал из-за рояля и заходил по комнате с малышом на руках.
– На самом деле Моцарт ему не нравится, – приговаривал он, – он предпочитает простую мелодию.
– У него зубки режутся, – сказала Луиза, поднимаясь по ступенькам из сада. Пирс держал ее за руку. – Я отнесу его к Мэри.
Прошло еще немало времени, прежде чем они сели ужинать – в подвале на кухне, а к концу его Питер сказал, что ему пора возвращаться в Оксбридж, и Арчи, решивший возвращаться к себе на квартиру на такси, предложил подбросить его до нужной станции. У него отпуск был на сорок восемь часов, пояснил Питер, и Луиза всегда позволяет ему, когда нужно, переночевать, но он приезжает, только когда у Стеллы выходной, поскольку родителям его нравится, когда он отпуск проводит дома.
– Мы им о таких днях не рассказываем, – сказал он, – но вы ведь с ними незнакомы, так что все будет в порядке. Если узнают – шуму не оберешься.
– Я им, во всяком случае, не расскажу.
Белое, довольно изможденное лицо парня смягчилось, как и тогда, когда он Себастиана на руки взял.
– Вы простите, я и не думал, что расскажете. Просто жуть что получится, если они узнают.
Под глазами у него пролегли темные отметины, похожие на синяки, форма на нем выглядела маскарадным костюмом.
– Луиза чудесная, – заговорил Питер после недолгого молчания. – Она этот дом сделала таким дружеским, таким свойским. И, когда я приезжаю, она позволяет мне упражняться на рояле сколько захочу.
– Вы в оркестре ВВС играете, верно?
– Понимаю, что звучит это как удача на грани чуда, только есть и неприятные стороны. Видите ли, они считают, что нет совсем никакой нужды упражняться в игре. Я разъезжаю повсюду, приезжаю куда-то и играю что-то практически без репетиций обычно на жутком пианино, к которому до концерта у меня не было возможности даже прикоснуться.
– Полагаю, на войне на самом деле приходится выбирать между тем, чтобы дрожать от страха, и тем, чтобы страдать от скуки, – заметил Арчи.
– А вы что выбрали?
– Скажем так, после непродолжительного периода, когда я испытывал страх, меня сослали терпеть скуку.
После того как Арчи высадил Питера у Оксбриджа, мысль об альтернативах войны его не оставила: работа его, несомненно, была по большей части скукой. Часы, дни, а теперь уж, должно быть, и недели провел он на совещаниях, за чтением сотен донесений, бесконечного потока докладных, которые заполняли ящик входящих на его столе каждые несколько минут каждый рабочий день. Он и в самом деле был своего рода достославным клерком, что сводил воедино для вышестоящего начальства поступавшие сведения, принимал несчетные мелкие решения по отбору материалов, которые было необходимо направить именно в то управление или министерство, порой пытался убедить людей, в чьих головах теснились мысли, выпустить их на волю. С тех пор как в его кабинете взрывной волной выбило окно, а на его место вставили другое, очень маленькое, которое к тому же не открывалось, у него появилось ощущение, будто он уже многие годы дышит одним и тем же воздухом. И все же, если разобраться, ему повезло – оставаться в живых, иметь какое-никакое, а занятие, предположительно имевшее хоть какую-то пользу. Не было у него беспокойств, с какими должна была уживаться Луиза: о том, что муж ее мог бы погибнуть. Ему не довелось растратить свою юность, как то делают ее кузины-сверстницы: Полли работает машинисткой в министерстве информации, а Клэри совершенно неожиданно получила работу секретаря у очень молодого епископа. «Он не спрашивал меня, верю ли я в Бога, так что я просто ничего не говорю об этом», – поведала она ему. Но ясно, что в том доме они порой проводят время весело. Есть у них сильно заигранный граммофон, есть фортепиано, они ходят в кино, выбираются в походы, вроде того, в Хампстед-Хит. Несмотря на несуразную еду (да и той не очень-то много), на отсутствие выпивки, они сыплют глупыми шуточками, а Луиза устраивает вечеринки. «Кто на них приходит?» – спросил он. «О, мы иногда подбираем людей в подземке, еще приходят друзья Майкла, военные моряки, когда они в увольнении, они своих друзей приводят – народу полно», – беспечно ответила ему Клэри. Было время, когда была у них повариха, некая миссис Уезерби, ее Вилли нашла в Суссексе, но она никак не могла подстроиться к их распорядку, неопрятности и шуму и вскоре ушла. «Без нее куда веселее, да и кровать ее нам нужна была для тех, кто у нас оставался». В целом, думал он, хорошо, что девочки переехали жить к Луизе, частью потому, что пришла пора им побыть более независимыми, а частью потому, что он стал чувствовать: не были они уже так близки друг с другом, как раньше. И вот что стало ясно прежде всего: похоже, не стоило больше приглашать их на ужин или в кино вдвоем. Клэри заявила об этом вполне открыто: «Я бы предпочла пойти куда-нибудь только вдвоем с вами. У Полл, короче, десятки людей, влюбленных в нее, – могла бы хоть каждый вечер гулять, если б захотела. Еще одно неудобство работы у епископа. Он женат, и я представить себе не могу, куда он мог меня повести, кроме церковного празднества».
