Он ехал в контору, день едва начался, а его уже усталость давила. «Все мы устали, старина, – заметил ему вчера в клубе его приятель Бобби Бичэм. – Если Адольфу понадобится начать еще один блицкриг на Лондон, по-моему, положение могло бы стать по-настоящему запутанным. Средний человек уже натерпелся под завязку. Все вокруг мрачно или ужасно. Слишком уж долго все это тянется. Нам «второй фронт» нужен тютелька в тютельку так же, как и русским. Прикончить гадов начисто, пока силы остались, вот что я скажу». Потом он пригласил Хью заглянуть с ним в «Мешок гвоздей»
[45]: «Вреда не будет побыть немного в женской компании. Отвлечься мысленно от всяких дел». Но он не пошел. Дело не в каких-либо моральных обязательствах, говорил он себе, просто нет у него ни малейшего желания укладываться в постель невесть с кем, какой бы она ни была привлекательной. Ему крайне легко было представить себя самого, лишенного всякого возбуждения, кого какая-то девчушка втягивает в разговор о нем самом. Даже фраза «моя жена умерла» способна распахнуть шлюзы и заставить его захлебнуться отвращением к себе. Ничто не заставит его говорить о Сибил с совершенно чужим человеком.
* * *
– Дорогая, если ты хочешь сказать, что хочешь, чтобы Тельма тоже поехала, то я это вполне понимаю.
– Нет-нет, я не это имела в виду. – От мысли такой на нее ужасом пахнуло. – Я только хотела сказать, что время слегка неудобное, потому как я обещала свозить ее на несколько дней в Стратфорд, и она устроила так, чтобы ее отпуск совпал с моим.
– Беда в том, что на следующей неделе я не могу, потому как у Эллен выходной и мне на самом деле понадобится быть дома.
– Да я понимаю. Просто жаль, что ты не смогла сказать об этом пораньше. – Потом, не дожидаясь, пока Рейчел примется объяснять, почему она не смогла, Сид выговорила: – Я уверена, Тельма сможет как-то изменить время своего отпуска. Я поговорю с ней.
– Да, поговори, только имей в виду, что я отлично пойму, если она не сможет, и тогда мы могли бы поехать все втроем, что, возможно, было бы проще всего.
«Ну, нет, не было бы, – подумала Сид, вешая трубку. – Никак не было бы».
Тельма с Рейчел уже встречались, но то было почти год назад, когда все обстояло весьма по-другому, когда Тельма была всего лишь протеже, располагавшая всем необходимым для получения места: молодая, без гроша, без друзей и вполне талантлива. В Ковентри она приехала в надежде попасть в Академию (скрипка и фортепиано как второй инструмент), но эту мысль пришлось отставить, когда ее вдова-мать погибла во время сильного воздушного налета на город. Дом с террасами, в котором они жили, был обращен в кучу щебня. Квартира была съемной, а небольшая пенсия, позволявшая ее матери и выживать, и дочери помогать, погибла вместе с ней. Состояние зрения не позволяло ей быть призванной, а единственную иную возможность прожить давали только нудные работы в домах. Вскоре после их знакомства с Сид станция скорой помощи устраивала концерт, и Сид спросила, не сможет ли Тельма аккомпанировать ей на фортепиано. Тогда-то и выяснилось, что у Тельмы не было доступа к инструменту, и Сид предложила ей ключи от дома, чтобы девушка могла поупражняться. Начать с того, что Тельма скрупулезно приходила только тогда, когда Сид была на дежурстве, оказалась она добросовестна и в другом. Первое, что увидела Сид, вернувшись домой, – это чистая гостиная, поднос с посудой от вчерашнего ужина убран, пыль всюду вытерта, даже запачканное стекло двери в садик позади дома отчищено, а еще (и это тронуло ее больше всего) букетик довольно заплесневелых астр, срезанных в садике, стоял в вазе на каминной полке. Когда на следующий день Сид, встретив Тельму в столовой, поблагодарила ее, та воскликнула: «О! А я потом боялась, что вы недовольны будете… подумаете, что это нагло с моей стороны, – и залилась краской. – Просто я не знала, как мне отблагодарить вас», – выговорила она наконец. Когда начались репетиции концерта, для Тельмы уже стало обыкновением уделять внимание разного рода домашним мелочам: она отчистила старую газовую плиту так, что горелки зажигались как следует, не пожалела сил и терпения, чтобы удалить из коврочистки пучки волос, так что та вновь стала пригодна для чистки ковров, достала прокладку для крана горячей воды в ванной, и тот перестал подтекать, а еще заявила, что очень любит гладить. А ведь приятно, убедилась Сид, когда что-то для тебя делают люди, кто не только убеждает, что им работа нравится, но еще и преисполнены признательности, что им ее позволяют делать. «До чего ж славно попасть в настоящий дом, – не уставала повторять Тельма. – И я еще никогда не притрагивалась к фортепиано и вполовину такому хорошему, как это».
Когда приезжала Рейчел, что случалось нечасто, девушка убиралась в свободной комнате и, похоже, превосходно понимала, что Сид хотела бы побыть в доме без посторонних, пока в нем находится ее подруга. Рейчел всегда расспрашивала о ней и всей душой одобряла Сид за уроки, которые она ей давала, и за дружеское к ней расположение. Потом однажды, восхитившись, какой чистой стала кухня (они сидели там, приканчивая миску восхитительного овощного супа, сваренного Тельмой), она спросила:
– И сколько ты ей платишь за всю эту работу?
– Я не плачу.
– Вообще ничего?
– Как сказать, раз в неделю у нее бесплатный урок, и у нее ключи от дома, так что может приходить и упражняться, когда ей угодно. – Короткое молчание. Рейчел доставала сигарету из красивого портсигара с рисунком эмалью, подаренного ей Эдвардом. Она передала портсигар Сид, а затем перегнулась через стол к зажигалке Сид, и Сид уловила легкий аромат фиалок от духов, какими Рейчел пользовалась только в особых случаях. – По-твоему, следовало бы платить?
– Знаешь, полагаю, для нее было бы весьма хорошо немного подзаработать. Ты говорила, что она едва сводит концы с концами.
– Ты совершенно права, конечно. Мне стоило бы об этом подумать. Все это как-то неспешно получилось, и я не подумала. Дорогая! Что бы я без тебя делала!
И Рейчел сказала, улыбнувшись:
– А кто ж тебя неволит.
– Я сама. Чаще всего и впрямь сама. – Вырвалось это с большей горечью, нежели она намеревалась, говоря правду, она вообще не собиралась этого говорить.
– Я каждый день думаю о тебе, – выговорила Рейчел своим на первый взгляд обычным, но слегка нетвердым голосом, выдававшим глубокое чувство, и Сид охватила радость: словно бы ей сердце солнечным светом омыло, – которую неизменно вызывали такие признания, делавшиеся не всякий раз, когда они встречались.
Однако позже, на следующей неделе, когда она сунула Тельме в руку бумажки в фунт и десять шиллингов, результат оказался совсем не тот, какого она ожидала.
– Это за что?
Она объяснила: за всю ее работу.
– Мне не нужно этого!
Она объяснила: не может и дальше позволять ей делать всю домашнюю работу за так.
