– Это как раз то, что совершенно подобает носить к ужину, – заявила она, – и это напомнит Майклу о былых временах – о его чудесной свадьбе и всяком таком.
– Тебя не будет за ужином, – сказала тогда Полли.
– Буду! Луиза! Ты же мне позволишь, да, как своей сестре?
Однако, прежде чем Луиза успела ответить, их мать сказала, мол, боится, что тут и сомнений быть не должно. Фазанов на всех не хватит: тетя Долли будет ужинать у себя наверху, а тетя Рейч объявила, что для нее фазаны еда чуточку несъедобная и она обойдется вегетарианской пищей.
– А разве я не могу сидеть за ужином и есть вареное яичко?
– Нет, не сможешь. Мисс Миллимент подадут ее яйцо на ужин в детскую. Можешь составить ей компанию.
– Очень чертовски большое тебе спасибо.
– Довольно, Лидия. Я уже просила тебя не употреблять этого слова.
– Это ж будет обычный старый ужин, – сказала Клэри, когда Вилли вышла из комнаты.
– Для меня он не был бы таким. Как правило, меня на ужины не зовут. Кажется, я сама на себя накликаю несчастье. Похоже, им в голову не приходит, что нас всех разбомбить может еще до того, как я дорасту до каких-нибудь привилегий. Мне предстоит совершенно напрасная жизнь.
Клэри с Полли обменялись тоскливыми, нарочито взрослыми взглядами, но потом утешающе и сочувствующе запричитали. Однако Луиза уловила легкое раздражение в голосе матери и поняла, что сочувствует ей. Лидия всего-навсего пыталась изменить правила: все дети делали это, как же, даже она сама такое же вытворяла вечность тому назад. Попав домой, она определенно чувствовала себя старше, хотя и не одного возраста с другими в семействе.
Майкл приехал на поезде в тот же вечер, и она отправилась встречать его с Тонбриджем, звавшим ее теперь «мадам». Он так медленно вез ее в Баттл, что она опасалась опоздать, но они не опоздали. Она всего минуту простояла у двери кассы, когда подошел поезд. Хотя стояла темень, щелочки и полоски тускло-желтого света пробивались от вагонов: кто-то двери открыл, кто-то из пассажиров шторку затемнения отодвинул в тщетной попытке увидеть, куда они прибыли. Станции настолько давно уже стояли без названий, что большинство людей привыкли к этому и попросту отсчитывали количество остановок, однако всегда находились нетерпеливые чужаки.
– Подумать только, ты – и здесь!
– О… просто подумала… если я встречаю достаточно поездов, то обязана знать кого-то, кто сойдет с одного из них.
Он обнял ее свободной рукой и прижал к себе, прежде чем поцеловать.
– До чего ж я рад тебя видеть! Как Наш Барин по- живает?
– Кто?
– Наш ребенок.
– Отлично.
– Девочка моя дорогая! Как же я скучал!
Ощущение восторга и счастья вернулось. Он носил шинель, от которой шел слабый запах дизельного топлива, соли и камфоры, поднятый воротник укрывал шею, кокарда на его фуражке слабо поблескивала в темноте, когда он поворачивал к ней голову. Они сели, держась за руки, и повели взрослый разговор, чтобы произвести впечатление на Тонбриджа.
– Новости радуют, верно? Старина Монти
[22] дает как надо.
– Ты считаешь, что мы действительно выигрываем войну?
– Сама суди, – сказал он, – такое впечатление, что поток обращается вспять. Русские держатся в Сталинграде. Северная Африка определенно пока наша самая большая победа. Но нам еще шагать и шагать – путь долог.
– Что с твоим кораблем?
– Забарахлил двигатель левого борта. Каждый раз его вроде бы чинят, и каждый раз он выходит из строя. Так что теперь предстоит настоящий серьезный аврал. Было, разумеется, и другое всякое. Но команда держится молодцом. Малыш Тернер припас нам немного сыра для тебя, он у меня в чемодане. Я тоже баночку масла заначил. Так что надеюсь, встретят меня приветливо.
– Так встретили бы в любом случае, – сказала она. – Все так хотят повидаться с тобой. Лидия хотела в твою честь надеть платье подружки невесты. Ты как, не смог бы нарисовать Джульетту? Для Зоуи это была бы такая радость.
– Попробую. Нелегко, потому как в этом возрасте они не сидят спокойно. Ты моя лучшая натурщица. А которая Джульетта?
– Самая маленькая моя кузина.
– Она была восхитительна. Надо будет попробовать. Времени, правда, не очень-то много.
– Тебе когда обратно надо?
– Боюсь, завтра днем.
Не сказал он тогда ей того, и выяснилось это только за ужином (как ей показалось, почти случайно), что на следующий день он не обратно на корабль отправится, а собирается участвовать в авианалете на Германию. «Меня подхватят в Лимпне – это, кажется, ближайший к вам аэродром, но дьявольски мал для такого бомбардировщика, как «стирлинг». Впрочем, говорят, что в самый притык смогут. Это было бы супер, – ответил он Вилли, предложившей подвезти его на аэродром. – Так было бы приятно, когда семья провожает в полет.
– Зачем, скажи на милость, ты летишь на бомбардировщике? Ведь тебе же не приказали, нет?
– Нет. Просто подумал, забавно было бы. В данный момент меня весьма интересует маскировка. Сказал, что мне было бы полезно пролететь по воздуху. И со мной согласились.
Гордость не позволила ей дать семейству понять, что для нее это – новость. Но когда они остались вдвоем, раздеваясь перед сном, она спросила:
– Почему ты мне не рассказал?
– Я собирался. И рассказал.
– Никак не соображу, зачем тебе это нужно. Ты же можешь, тебя же могут…
– Нет, милая, это очень навряд ли. Где ванная, дорогая? А то я ориентировку потерял.
Она объяснила, и он ушел. Пока она была одна, остатки новостных сообщений бомбами сыпались на нее: «Три наших самолета не вернулись», «С задания не вернулись два наших бомбардировщика». Он безумец, если отправляется на такое, когда не обязан. Конечно же, это опасно. С его стороны нечестно рисковать своей жизнью – намеренно, как выяснилось, – коль скоро он женился на ней и так рвался иметь семью.
– А Ци знает? – спросила она, когда он вернулся. (Это могло бы его остановить: она была уверена, что Ци была бы против.)
– Да. Разумеется, ей это не нравится ничуть не меньше, чем тебе, милая, она тоже меня любит, знаешь ли. Но она просто обвила меня руками, крепко обняла и сказала: «Ты должен делать, что тебе нужно». Вообще-то, – сказал он, улыбаясь воспоминанию, – она сказала: «Мужчина должен делать, что мужчине делать надлежит». Она удивительная – на самом деле.
