– Я только потому спросила, что девушка, с кем мы вместе снимаем квартиру, без ума от него. Он берет ее с собой в Шотландию в отпуск. У меня такое ощущение, что он слегка бабник, а она – так серьезно. Вы как думаете?
Тем все и кончилось. Он ей даже не написал, но ей, если честно, было все равно. Тщеславие ее было покороблено, но по ощущению было трудно понять, чем ей следовало тщеславиться. «Даже любовника удержать не можешь», – сказала она себе насмешливым, искушенным тоном, каким с недавних пор вела внутренний диалог.
Утром ей сделали укол, и вскоре она ощутила чудесную беззаботность и еще больше безответственности. К тому времени, когда ее привезли в операционную и усадили в какое-то кресло с откидной спинкой, ее охватывало ощущение, словно она идет на вечеринку.
М-р Фаркер склонился над ней: низ лица у него был скрыт повязкой, зато взгляд его был полон веселого добродушия. Еще анестезия – она почувствовала, как ее уносит куда-то… едва могла различать лицо над собой, а потом было одно ужасное мгновение пронзительной опаленной боли… и потом ничего.
Когда она пришла в себя, то опять была в постели, а горло у нее болело так сильно, что ей очень захотелось вновь вернуться в беспамятство. Вечером навестить ее пришли Полли с Клэри, принесли «Дневник незначительного лица»
[67] и гроздь винограда.
– Это прелестная книжица, которую можно читать, лежа на спине, – сказала Клэри. Они же и сообщили, что был подписан мир
[68]. – Его подписал Эйзенхауэр. Должна сказать, что, по-моему, это должен был бы сделать мистер Черчилль, – сказала Клэри. – Короче, немцы сдались – безоговорочно.
– Ну, так ничего другого им и не оставалось, – заметила Полли. – И завтра будет празднование Победы. Народ на улицах ужасно веселится и радуется – словно у каждого день рождения.
– Бедная Луиза, тебе жутко не повезло оказаться в больнице.
Поскольку Луиза действительно не могла много говорить, девушки не задержались надолго, но пообещали прийти послезавтра.
– Ах да. Звонили некие люди по фамилии Хаммонд, хотели прийти навестить тебя, сказали, что придут завтра и надеются, что ты будешь достаточно здорова, чтобы повидаться с ними.
– Хаммонд? – прошептала она, а потом вспомнила и агента, и Мафаню, и малютку. Она почти позабыла о них, потому как мать Мафани увезла ее и малыша с собой на следующий же день, и больше она их не видела. Интересно, подумала, почему им захотелось повидаться с ней.
– Слушай, если тебе будет совсем скверно, то, уверена, они поймут.
После того как девушки ушли, зашла медсестра и сообщила, что звонил капитан второго ранга Хадли, справлялся о ее самочувствии и передал ей привет.
– Я его уведомила, что самочувствие у вас очень хорошее. На ужин вам можно немного желе или мороженого.
Вновь оставшись одна, отставив чтение, она чувствовала, что ее лихорадит, а еще одолевает ужасное уныние. Много лет конец войны был тем, к чему стремились как ко времени, когда все будет лучше и вообще чудесно. Теперь же ближайшая перспектива виделась ей в двух самых жутких вариантах: или она станет женой парламентария (ей это представлялось как сидение в жестких креслах на занимавших многие часы встречах, где велись разговоры о шахтах и добыче полезных ископаемых, или как бесконечные чопорные чаепития с незнакомыми людьми), или ей придется жить одной в доме с Себастианом и няней, дожидаясь, пока Майкл вернется с японской войны… Теперь она понимала, что не хочет ни того, ни другого. В первый раз она, не дрогнув, рассматривала устрашающую возможность не быть замужем за Майклом… Она неподходящая для него жена – нет, это слабо выражено, она вообще в жены никому не подходит… Она его не любила: он, казалось, одновременно и слишком стар, и слишком молод для нее, а его отношения с матерью, как выяснилось, вызывают у нее лишь презрение и страх. Наверное, она не способна любить… только тут внутри что-то отдавалось такой болью, что Луиза отрешилась от всех дальнейших суждений. В чем-то где-то она, похоже, поступила не так, превратила в путаницу и слова, которые теперь нельзя взять обратно, и поступки, которых уже не переделать…
На следующий день после обеда (мороженое) приехали Хаммонды. Приведшая их в палату санитарка сказала, что принесет еще один стул и вазу для букета розовых тюльпанов, который Мафаня положила на кровать. Выглядела она очень красиво в коричневом платье с камеей на белом воротничке, а ее волосы (Луиза помнила, как были они в беспорядке разбросаны по подушке) теперь были собраны в аккуратный узел на голове.
– Мы на пару дней приехали в Лондон и решили непременно повидать вас, – сказал он. Звали его Артур, но был он настолько старше Мафани, что мысленно Луиза называла его мистером Хаммондом. – Мафаня никогда не была в Лондоне. А я всегда обещал ей, что приедем сюда. Вот уж точно, выбрали для этого самое подходящее время. Ужасно обидно для вас слечь на День Победы в Европе.
Мафаня казалась очень смущенной, хотя улыбалась всякий раз, встречаясь взглядом с Луизой.
М-р Хаммонд спросил про Майкла, а потом про ее сына. Потом заговорила Мафаня:
– А я и не знала, что у вас есть ребенок. Неудивительно, что вы так хорошо управились с Оуэном.
– Как он? Он с вами?
– С ним все прекрасно. Он у моей мамы – всего на эти несколько дней.
Муж ее добавил:
– Мафаня так сожалела, что не увиделась с вами еще раз, но мать увезла ее с малышом домой под свой присмотр, вот и не получилось. Но она хотела отблагодарить вас. – Он помолчал и взглянул на жену, которая вспыхнула, а потом неожиданно взяла Луизу за руку.
– Я и вправду благодарна вам. Вы были так добры ко мне. А врач сказал, что вы и спасли Оуэну жизнь. Он мне после рассказал, насколько плох был малыш. Никакими словами не смогу выразить, как я благодарна вам за это.
Вскоре они поднялись.
– Вижу, как утомляют вас разговоры, – сказал м-р Хаммонд. – Мы вас никогда не забудем.
– Ни за что, это правда. Очень рады, что нам удалось повидать вас. – Мафаня вновь взяла Луизу за руку. – Я так признательна вам, – сказала она, – за вашу доброту.
Когда они ушли, она лежала, не сводя глаз с двух стульев. Если кому и быть признательной, так это ей, ведь, если бы они не пришли и не сказали этого, она так без конца и чувствовала бы себя совершенно бесполезной.
* * *
Удостоверившись, что Клэри надежно укрыта в постели и спит, Арчи, хромая от боли, вновь вернулся в гостиную и снял туфли. Он взял Клэри посмотреть на праздничные торжества возле Букингемского дворца, Полли ушла со своим отцом. «Не понимаю, почему нам нельзя пойти всем вместе, – недоумевала Клэри, – но Полли не захотела».
