– Бернхотт, Амара, Шутейник, считаете ли вы, что идеи брата Литона пойдут на благо Санкструма? Я спрашиваю вас, потому что вы теперь – мой ближний круг, те, кто вместе со мной начнет изменять облик страны.
Прозвучало высокопарно, но по сути-то – правда.
Шутейник передернул плечами.
– Мне все равно, я хогг, у меня свои боги. Но звучит здраво, признаюсь.
– Амара?
– Звучит здраво.
– Бернхотт?
Лирна-младший вопросительно поднял жидкие брови:
– Ереси?.. При всем моем почтении – разве ереси могут помочь в обретении новой благой веры?..
– Брат Литон, поясните герцогу суть новой веры. Поясните подробно. И пусть другие, если им интересно, тоже послушают.
Монах с удовольствием пустился в объяснения, сопровождая слова мягкой всепрощающей улыбкой. Говорил он с огоньком, но без самовлюбленности, подбирая выражения, понятные даже самому отсталому крестьянину. И это было хорошо. Я вдруг понял, что курия Ашара недаром безумно боится пожилого клирика, ибо он опаснее армии хорошо вооруженных солдат. Он – носитель новых идей. Его учение выстрелит, ой как выстрелит – если правильно преподнести. А уж я озабочусь таким паблисити, что чертям в аду станет тошно: во всех концах Санкструма узнают, что новый архканцлер поддерживает идеи брата Литона!
– Ты, милый господин, все обернул так, словно мы вот-вот уже будем в Нораторе, – промолвила Амара, невзначай придвинувшись ко мне вплотную. – Но пока мы посреди вод Аталарды, не забывай об этом.
– Я знаю.
– Ты говоришь это так, словно нашел некий выход?
– Может быть.
– Каков же он, этот выход, милый господин? – Она говорила с иронией, но в глазах теплилась надежда. Она смотрела на меня так, будто я действительно был способен сотворить чудо.
– Зависит от того, что ты сейчас скажешь.
– О!..
– А спрошу я следующее… Лес Костей, этот самый эльфийский «скотомогильник», насколько близко он подходит к берегу?
Она была умна и поняла сразу.
– Нет, Торнхелл. Нет! Там очень плохо. Мерзко. Там вынимают душу.
– Есть другой выход? Душу-то из нас вытащат и здесь. Кстати, а кто в Лесу Костей вынимает душу?
В Санкструме я перестал быть закоренелым материалистом, однако хорошо запомнил следующее: никаких чудовищ, монстров и тому подобных детских страшилок в этом краю нет.
Она содрогнулась, зябко обхватила себя за плечи, разом превратившись в маленькую робкую девочку.
– Я не знаю. Я была там однажды на церемонии… на одной церемонии… Этот лес мертв и одновременно немертв, понимаешь? – Она говорила, глядя прямо перед собой, и Шутейник, открыв рот, слушал ее, прислонившись к борту.
Брат Литон меж тем продолжал увлеченно объясняться с Бернхоттом, восклицая: «Ну верно ведь? Правильно?..»
Обладай я склонностью к дурному юмору – добавил бы в череду его восклицаний: «Зачем платить больше?» – каковые слова в общем-то и являлись краеугольным камнем новой веры. Цинично, конечно, но зато правдиво.
– Поясни, будь добра. Лес одновременно мертв и немертв?
Она зажмурилась, плотно стиснув веки с ресницами, которым не требовалось наращивание, и проговорила нараспев:
– Там место силы. Ужасной былой мощи эльфов. Она не ушла, не рассеялась, она нависает над лесом и никогда не спит… Смотрит слепым взглядом. Деревья смотрят… Снег веет… Лес заглядывает внутрь тебя, шевелится внутри твоих мыслей… Нет, ты не понимаешь! Я просто не смогу туда пойти! Пойми это, Торнхелл! Когда мертвецы копаются в твоей душе… мыслях… чаяниях… называют уродкой… Смеются прямо внутри тебя, среди твоих страхов!..
Она содрогнулась, прижала кулаки к глазам, сникла.
Не ожидая от себя, я обнял ее за плечи, стиснул крепко, прижал.
– Тшшш… Там всего двадцать миль. Шансы наши велики, правда? По крайней мере, они выше, чем здесь, посреди Аталарды.
– Из Леса Костей мы не выйдем…
– Но ты же вышла…
– Я была не одна!
– И сейчас тоже будешь не одна.
– Ты не понимаешь!..
– Так поясни мне.
– Нет! – Она вдруг скинула мою руку, напряглась, взглянула холодно. – Хорошо, милый господин. Мы пойдем туда. Я сделаю так, как ты хочешь. Но если мы выберемся, пообещай мне кое-что.
– Легко.
– Обещаешь?
– Да.
Она сказала губами, так, чтобы только я слышал:
– Одну ночь.
Я резко выдохнул. И без уточняющих вопросов ясно, о какой ночи просит Амара. И что сказать? Что ответить? Я же обещал. Я ее чертов прекрасный принц.
– Хорошо. Но не раньше, чем стану архканцлером.
– Да будет так.
Она знала, что слово я не нарушу.
И я знал.
– Лес будет смеяться внутри моей мечты, – сказала она очень тихо, и я понял, какую мечту она имеет в виду. Одну ночь? Нет, конечно, не одну. Много взаимных дней и таких же ночей. То, чего я не могу ей дать.
– Просто не обращай внимания.
– Это сложно.
– Просто не обращай.
– Так что ты говорил, милый господин, про Лес Костей? – громко проговорила она.
Глава 29
– …всё. Теперь к берегу. Вон туда!
Команда была отдана резким, тихим голосом. Мы налегли на весла, баркас устремился к правому берегу.
Туман начал рассеиваться, распадаться ведьмовскими космами далеко за полночь, и все это время мы потели на веслах, понукаемые Амарой. Перерывы для отдыха – очень небольшие. И снова – грести. Бернхотт постоянно прихлебывал из фляги. Брат Литон, глядя на это непотребство, цокал языком осуждающе, качал головой, затем отобрал флягу и сам приложился. Мои зубы выстукивали ирландский степ получше самого Флэтли. Шутейник что-то бормотал под свою картошку, лишь по недоразумению называемую носом. Амара сосредоточенно ворочала веслом, единственная, кто не выказывал волнения и страха… хотя я понимал: все это скрыто у нее внутри. Однажды с правого берега донеслись визгливые звуки рогов, какой-то лязг и грохот, вопли, но мы быстро миновали это место.
– Схватка, – промолвила Амара. Бернхот согласно угукнул и добавил, послушав:
– Конники схватились с пешими. Кто кого?
– Да хоть бы и перерезали друг дружку, – сказал Шутейник. – Кто за то, чтобы они друг друга перегрызли? Лично я – всемерно за.
– Возможно, это наш шанс, – проговорила Амара.
Она имела в виду, что дворяне на кого-то напоролись и могут подзадержаться с нашим преследованием.
