– Странствую, – сказал я. – Судьба была ко мне неблагосклонна, и с лошадьми своими расстался я в Рыбьих Потрохах.
Брат Сеговий понимающе зацокал языком. Проигрался барин вчистую, дело-то ясное и, что важно, – привычное в этом краю азартных игр.
– Экая оказия…
– Только сапоги и шпагу уберег да вот немного денег.
– Эх, дела…
– Далеко ль еще до Пятигорья?
– Часа через три там будем, господин.
Сушеная рыба одуряюще пахла. Я вдруг вспомнил, что хочу и есть, и пить, но решил, что потерплю до города. Странное дело – у меня просыпается ощущение, что мы едем слишком медленно и надо бы торопиться. Хм, что же это… Но не буду же я требовать от монахов, чтобы они погоняли коней? Еще пошлют, чего доброго, а я в ответ – слово за слово, шпагу из ножен…
Чтобы успокоиться, я начал перебирать содержимое поясной сумки. Кошель, носовой платок надушенный, с инициалами, наверняка женскими, флакон с каким-то порошком – явно медицинского, а не магического происхождения. Учитывая любвеобильность Торнхелла, это может оказаться афродизиак, но пробовать на себе я не буду, да и не для кого мне повышать потенцию. Маленькие стальные ножницы. Частый гребень из крепкого дерева. И серебряный стаканчик, в котором бренчат три игральных кости. Я вытащил их и покатал на ладони: зная репутацию Торнхелла, можно предположить, что кости – шулерские. Тут шарабан тряхнуло, и кости укатились меж мешков. Я сунулся подбирать, и обнаружил, что мешки только с внешних сторон набиты рыбой, те же стороны, что прилегают к обтяжке фургона, заполнены какими-то плотными прямоугольными свертками.
Хм…
– А кому везете рыбу, братья?
Ответил Аммосий:
– Везем рыбешку префекту имперских земель, Орму Брингасту. Он правит нашей благословенной провинцией Гарь… Теми землями, что не принадлежат барону Отту… И лорду Торру. И семейству Аджак.
Я сказал – «угу», и принялся трясти кубики в стакане, как это делают в кино – потряс, потом с маху приложил к твердой поверхности, поднял, посчитал очки. Нет, кубики, сдается мне, были без шулерского подвоха.
Брат Сеговий, оглянувшись, некоторое время следил за моими действиями, затем, будто решившись, порывисто сказал:
– Господин Блас, а хочешь чудо?
О, хм… Монахи настолько исполнены святости, что бесплатно показывают чудеса? Может, речь идет о магии?
– Чудо? – Я сделал паузу, словно задумался. – Разве что самую малость.
– Четвертушку?
О, хм… Бывают чудеса на четверть?
– Давай.
– Полкроны.
Гм, и почему я решил, что монахи будут чудить бесплатно? Ладно, узрим чудо за полкроны. Все-таки я впервые в этом мире и совершаю обзорную экскурсию по Санкструму.
Я открыл кошелек и протянул его монаху.
– Возьми свои полкроны и давай уже чудо. Но смотри, без обмана!
Брат Сеговий оценил содержимое моего кошелька, наконец выбрал серебрушку, сделал жест, чтобы попробовать монетку на зуб, но опомнился – как-никак может оскорбить сим действием меня, дворянина, и кивнул одобрительно. Затем порылся в карманах рясы и достал плитку чего-то коричневого, вроде шоколадки без обертки. Отломил кусок и протянул мне.
– Держите, благородный господин. Это вам не эльфийский лист. Это шмалит как огонь. В голове пчелки: «Жу-у-у»… – эх, радость!
Я держал на ладони кусок спрессованных и, очевидно, ферментированных, как табак, листьев. И что с этим делать? Курить или жевать?
Брат Сеговий словно услышал мои сомнения:
– Не бойтесь, благородный господин, жуйте, оно не прелое, самый свежак.
Я положил пастилку в рот и пожевал. Листья по вкусу напоминали чуть горьковатое сено. Почти сразу в голове заиграл праздничный оркестр.
Я привстал, высунул голову из шарабана, якобы в экстазе, сам же выплюнул жеваную дурь на дорогу.
– Эх, хорошо-о-о! – сказал, снова откинувшись на мешки. – Пробрало до самых печенок! Забористое… чудо!
– Ага, – сказал брат Аммосий. – Сами делаем.
– Цыть, злыдня! – Брат Сеговий двинул собрата по вере локтем в живот.
Ну вот и выяснилось, что именно везут имперскому префекту святые братья. Рыбу они везут префекту, как же. Они – монахи-пушеры, вернее – пушеры-поставщики. А префект, очевидно, курирует продажу «чуда» по всей провинции, и даже в землях, принадлежащих барону Отту, и лорду Торру, и семейству Аджак. На безбедную старость собирает. Тут впору схватиться за голову и крикнуть: «Куда, мать вашу… ну куда катится эта страна?!»
Когда говорят, что страна гниет, это не значит, что признаки распада видны напрямую (хотя и они заметны), это значит, что в стране творится беспредел во всех сферах жизни, другими словами – повсюду бурлит дерьмо и иногда выплескивается таким вот образом, как в случае с монахами. Впрочем, стоп. Я не знаю, как действует «чудо» на организм в перспективе. Может, оно безопаснее алкоголя? Но сомневаюсь: даже от малой дозы у меня зашумело в голове, а все, что таким образом действует на психику, так или иначе действует на организм в целом. Возьму власть в свои руки, разберусь с «чудом». И со всякими иными «чудесами». И все префекты будут у меня лично водружать дорожные столбы и белить их, взяв кисть в зубы.
Глава 10
Раздавать предвыборные обещания здесь не принято, но я дал зарок самому себе – спокойно и буднично – что, как только получу мандат архканцлера, покончу с «чудом» – ну, по крайней мере, попробую покончить, и не потому, что я такой хороший, и пушистый, и строго правильный, и вообще на белом коне, а потому, что видел, во что превратились жизни двух моих благополучных приятелей, которые умудрились подсесть на дурь; личный опыт в таком деле всегда лучший мотиватор. Если зарезать источники поставки – то и торговлю этим делом удастся пресечь, а источник поставки «чуда» – монастырь, и, думаю, не один, делают его из каких-то листьев, а с листьями прекрасно справляются гербициды… тьфу ты, ведь не знаю я рецептов гербицидов и дефолиантов… ладно, в роли гербицидов выступят дровосеки и косари, и нет таких деревьев, которые нельзя извести под корень, а корни – выкорчевать, и нет такой травы, которую нельзя скосить и сжечь.
Говоря по правде, уже только на основании увиденного и услышанного из уст монахов-пушеров, я с превеликой радостью уклонился бы от почетной должности архканцлера. Однако обычно я держу слово, которое дал осознанно – а слово Белеку я дал в трезвом уме и здравой памяти. И потом – в душе уже проснулся нерассуждающий азарт… Желание испытать себя – смогу я или нет? Раньше мне как-то не доводилось ворочать целыми государствами, пусть даже побитыми и экономически сломанными. Справлюсь? Удастся отстоять Санкструм и наладить в нем сносную мирную – подчеркну, мирную! – жизнь, без всякого черного мора, «чудес», военных угроз и прочего? Или не сдюжу, пропаду, сгину?
