— А больше никого интересного и нет, господин хороший, — закончила разговор подавальщица. — Так, всякая шелупонь ошивается. Разве что…
— Что?
— Маленького такого мужичка видите? Озёрника. В чёрном сюртуке.
Я обратил внимание на невысокого худого мужичка с жидкой бородкой, жадно сосавшего пиво из кружки. Судя по чертам лица, явно из Озёрного края приехал.
— Вижу.
— Это Угорь. Скользкий, как та самая рыба, такой же вертлявый, но знает почти всё в городе и почти всех. Может о многом рассказать за денежку. Только ему никакой информации о себе не доверяйте.
— А то её кому-то другому расскажет за денежку?
— Именно так, господин хороший, — улыбнулась она.
— А такое имя, как Велер Алан, говорит тебе о чем-нибудь?
— Говорит, — кивнула девица. — Заходит сюда такой господин. Из тех, с которыми мало кто связаться решится.
— А почему?
— Да всякое о нём говорят, не буду повторять, — пожала она могучими плечами. — Серьёзный господин, короче.
— А попробуй повторить всё же, — сказал я и щелчком толкнул по столу к ней ещё одну монету.
Она так же щелчком оттолкнула её обратно и сказала:
— Не знаю, что там правда, а врать не хочу. Серьёзный человек — и всё тут.
— Часто бывает?
— Часто. Не каждый день, но раза два-три в неделю заходит, если в городе.
— Один?
— Считайте, что один. С ним помощник ходит. Пало, из островитян, что с Южного океана. Вроде охраны, но он скорее для мебели, если вы поговорить хотите. Слова от него не слышали.
— Сегодня не было его?
— Нет. Да и рано ещё для господина Велера. Он через часок зайдёт, не раньше. А может, и не зайдёт.
— Ну спасибо, просветила, — сказал я, одобрительно похлопав её по крепкой руке. — Там мой друг тебе что-то сказать хочет.
Я кивнул на продолжавшего пребывать в ступоре Орри.
— Этот-то? — слегка насмешливо спросила девица.
— А что? — неожиданно обиделся гном, которого насмешка вывела из ступора. — Чем плох?
Он даже подбоченился, хоть у гномов в силу комплекции это плохо получается.
— Да ничем! Просто есть у меня уже один такой, за стенкой ружьями торгует, — захохотала она.
Орри сник и замолчал, уткнувшись в кружку. Обломался наш шкипер по самое не могу. А девица направилась к кухне, и я не отказал себе в удовольствии треснуть её по могучему заду — в аборигенских кабаках из правил хорошего тона это не выбивается. Если кто не хочет, чтобы его любезную по заду шлепали все, кому не лень, не пускает её кружки с пивом в трактирах разносить. А раз можно, то пожалуйста. Правда, ощущение было такое, словно по скале ударил. Девица даже не среагировала, а ладонь заныла.
Я налил себе пива, глотнул как следует. Отлично! Настоящее царицынское даже с тверским не спутаешь. Если боги в своих чертогах вообще пьют пиво, то берут его в Царицыне. Иначе и быть не может.
— Как пиво? — поинтересовался я у Орри, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей. Пиво гномы любят чуть ли не больше, чем люди.
— Хорошее, — кивнул он и вылил куда-то себе в бороду не меньше половины кружки.
Громкий глоток возвестил, что гном мимо рта не промахнулся. А то у них на первый взгляд и не поймёшь.
— Хорошее, — ещё раз сказал он. — То, что надо после таких приключений. Что дальше делать будем?
— Попробую поговорить с народом. Может, и узнаю, что здесь за дела творятся. К охотникам подойду, и с тем склизким, который Угорь, пообщаюсь.
— И я пообщаюсь! — неожиданно вскинулся Орри, глядя куда-то мне через плечо. — Про свой задаток ещё раз спрошу и вообще познакомлюсь.
Я оглянулся и увидел рыжего оружейника, заходящего в трактир. Видать, закрыл свою лавочку и тоже на пивко потянулся. Ну и славно — глядишь, гномы найдут общий язык, если из-за девки-подавальщицы не передерутся. Хотя гномы друг с другом дерутся из-за дел серьёзных, если, например, один подвергнет сомнению мастерство другого или в чём другом столь же серьёзном не сойдутся. А из-за девки, да ещё и не гномы, — ни в жизнь. Поэтому я спокойно оставил Орри за столом, а сам встал и направился к продолжающему неряшливо лакать пиво Угрю.
Пройти пришлось через весь зал, но внимания никто на меня не обратил. Компания у очага о чём-то громко разговаривала на великореченском
[60]
, шумела, хохотала и бренчала кружками, остальных вообще почти не было слышно. Угорь заметил моё приближение, но виду не подал. Я подошёл к нему, не говоря ничего, переступил через лавку у стола и сел напротив, поставив свою кружку перед собой.
— Милость богов, — сказал я ему стандартное приветствие.
— Над вами милость, — ответил он, равнодушно глядя на меня блёклыми, слезливыми глазами с жёлтыми белками любителя дурь-травы.
— Разговор есть, — сказал я, положив руки на стол.
— На сухую? — притворно удивился он, показав мне свою огромную, но почти пустую кружку с крышкой.
— На мокрую, — буркнул я и сделал знак трактирщику за стойкой, чтобы тот послал ещё кружку Угрю. Трактирщик махнул в ответ рукой, показывая, что понял.
— Разговор есть, — повторится.
— О чём?
Какой-то весь нечистый, скользкий, всё время двигающийся, с убегающим взглядом и прыщавым лицом, Угорь вызывал отвращение. Его грязноватые пальцы с уродливыми выпуклыми ногтями, с траурной каймой под ними, секунды не оставались на месте, всё время вертя пивную кружку, без надобности трогая и сминая ткань рукавов куртки, поправляя воротник. Мерзкая личность, короче. Таких как видишь, сразу бить хочется.
— Интересуюсь знать, — загогулисто начал я, — кто нанял большинство вольных отрядов недавно и на какую работу?
— Хм… — сделал вид, что задумался, Угорь. — Так и не припомню сразу.
После этих слов он сокрушённо, но неискренне вздохнул.
— Не кобенься, скажи просто, сколько хочешь за нормальный разговор без кривляния, и пообщаемся. Я не в цирке, чтобы на обезьяньи ужимки смотреть, — сбил я его с актёрского настроения.
Угорь слегка окрысился, но всё же сказал:
— Десять рублей — и мы говорим.
— За десять рублей я из тебя все новости с кишками выбью, — сказал я. — Пять получаешь, и беседуем.
— Девять, — решил поторговаться Угорь.
Я молча высыпал из кошелька пять золотых на стол перед ним, затем убрал кошель в карман под его как будто равнодушным взглядом.
