– Конечно.
После всех формальностей Невзоров поднялся, с сожалением бросил взгляд за окно – ливень только усилился – и попрощался.
Матвей же закрыл файл с историей болезни и задумался. Куда же могла пропасть Куликова? Не гулять же ушла в такую погоду?
«Надо будет проверить перед уходом», – подумал Матвей и благополучно забыл об этом.
Утром во время обхода он вспомнил, что не проверил вчера наличие Куликовой в палате, и задал ей вопрос напрямую. Она ответила, что была в зимнем саду, пыталась работать.
– Мне деньги с неба не падают, – объяснила женщина без тени улыбки. – Только у вас там сквозняки, меня, кажется, продуло, на ночь даже пришлось просить жаропонижающее.
Он проверил – действительно, дежуривший ночью Филипп сделал отметку о повышенной температуре и инъекции.
«Почему я ей не верю? – думал Матвей, глядя на экран. – Такое впечатление, что она все время притворяется. Причем притворяется плохой, и это ей не слишком удается».
С Аделиной тоже что-то с утра не заладилось. Она молча встала, собралась и вышла из дома без него, хотя обычно они делали это вместе – шли на парковку, садились в машины, выезжали друг за другом из двора, сложился уже такой маленький семейный ритуал. Сегодня же что-то пошло не так.
«Неужели из-за вчерашнего злится? – с удивлением думал Матвей, собираясь на работу. – Вообще на нее не очень похоже, но кто знает… Может, попал в настроение».
Но когда, приехав в клинику, не обнаружил на парковке машину Аделины, Мажаров заволновался. То, что по дороге с ней ничего не случилось, он понимал – сюда невозможно было добраться каким-то иным путем, и если бы авария или что-то еще, он бы увидел. Нет, значит, она не собиралась с утра в клинику, а вот это уже странно. Он несколько раз звонил ей, но Аделина трубку не снимала.
«Ну, здравствуйте, приехали, встречаем женскую истерику, – почти раздраженно подумал Матвей, в очередной раз отсчитав в трубке пятнадцать гудков. – Да хоть бы повод был, а то так, мелочь. Никогда бы не подумал».
Аделина не приехала в клинику вообще, Васильков, заменявший ее, только плечами пожал на вопрос о том, где шефиня, и как-то подозрительно посмотрел на Матвея.
В отвратительном настроении Мажаров ехал домой и никак не мог придумать, как вести себя. Больше всего пугало возможное молчание – тишина в квартире, только чуть слышный шелест перелистываемых страниц или стук пальцев по клавишам ноутбука, и – ни слова. Он с детства этого не выносил, мать всегда наказывала его именно молчанием, и хуже наказания Матвей представить себе не мог.
Аделина оказалась дома – действительно, сидела в кабинете и споро бегала пальцами по клавиатуре. Когда Матвей вошел, она отвлеклась от своего занятия, сдвинула очки на лоб и совершенно обычным тоном произнесла:
– Ужин на плите, разогрей, пожалуйста, сам, а то я мысль потеряю.
– Не понял… – протянул Матвей удивленно.
– Чего ты не понял?
– А что происходит вообще? Ты где была весь день?
– Занята была. А что за тон?
– Нормальный для человека, на чьи звонки не ответили за день ни разу.
– Прости, действительно не было возможности, а потом уже и смысла – все равно бы вечером встретились.
– Не скажешь, где была?
Она вздохнула:
– У Владыкиных.
Матвей вдруг почувствовал, что в ее жизни есть люди, гораздо более важные и значимые для нее, чем он. Она нянчится с этим великовозрастным младенцем Севой, по первому зову бежит к нему, возвращается за полночь. И он, Матвей, почему-то должен относиться к этому с пониманием – это, видите ли, ее близкий друг.
– Что, снова вытирала сопли? Когда надоест? – спросил он враждебно.
– Матвей… – изумленно протянула Аделина. – Ты что? Зачем ты так?
– Как – так? Вот скажи – как? Я звонил тебе весь день, ты не соизволила даже один раз трубку снять, зато мчишься к этому своему Севе, стоит только тебе его голос в трубке услышать!
– Матвей…
Но Мажарова, к его собственному удивлению, уже понесло – он развернулся и, не говоря больше ни слова, вышел, хлопнув дверью, как истеричка. Он понимал, что ведет себя глупо и недостойно, но ничего не мог поделать с поднявшейся вдруг откуда-то из глубины сердца яростью и – обидой. Да, именно обидой, он понял это, выезжая из двора. Он обижен на Аделину за невнимание и ничего не может с этим поделать.
Ночь он провел у себя, хотя квартира была уже совершенно нежилой, пыльной и какой-то пустой. Хотелось напиться, но завтра предстояла операция, отменить которую было уже нельзя.
«Ну, что за жизнь у меня? – думал Матвей, ворочаясь на диване. – Даже нажраться, как нормальный, не могу, это непозволительная роскошь, от меня завтра человек полностью зависеть будет».
Наталья
Я работала над собственным романом. Да-да, как бы странно это ни звучало, но я писала свой первый роман – мой, а не надиктованный Аглаей. Это оказалось весьма увлекательно – придумать собственных персонажей, подарить им ту судьбу, которую я считала правильной, а не следовать догмам Волошиной и не исполнять ее требования, порой казавшиеся мне странными и нелогичными. Работала я урывками – свободного времени практически не было, приходилось выкручиваться и писать свое в промежутках между записью и редактурой текстов Аглаи. Но роман продвигался, и это заставляло меня каждый день с куда большим, чем раньше, энтузиазмом вставать с постели. Совсем скоро, скоро… Я предвкушала момент, когда увижу собственную книгу на полке книжного магазина, возьму ее в руки, открою, буду перелистывать страницы, все еще пахнущие типографской краской…
Очевидно, во мне произошли какие-то перемены, потому что Аглая вдруг тоже изменила свое отношение ко мне. Она стала какой-то подозрительной, все чаще дергала меня звонками, если вдруг я засиживалась внизу, я то и дело ловила на себе ее пристальный взгляд, от которого мне хотелось съежиться и спрятаться.
Мне казалось, что она знает. Знает о нашем разговоре с Вадимом Сергеевичем. Он приехал однажды с Ростиком, оставил того в доме, а меня пригласил на прогулку по поселку. Был довольно хмурый ноябрьский день, в такую погоду хорошо бы сидеть в теплой комнате, укутавшись пледом, сжимать в руках чашку с чаем и читать что-нибудь, а не брести по окруженной голыми деревьями аллее.
– Ну как, Наташа, довольны работой? – спросил Вадим Сергеевич, когда мы отошли довольно далеко от дома.
– Да, все в порядке. А почему вы спрашиваете? – вдруг насторожилась я. – Аглая Максимовна жаловалась? Что-нибудь не так?
Вадим Сергеевич рассмеялся и дружески обнял меня за плечи:
– Ну, что вы! Нет, конечно. Я спрашиваю потому, что довольно тяжело постоянно находиться один на один с больным человеком, это может и в депрессию вогнать, знаете ли…
