– Ну, а по форме скул, по глазницам? – не отставал следователь.
– Ну, в принципе…
– Так давайте попробуем.
Не скажу, что мне так уж хотелось осматривать изуродованные останки, мне и в институте на кафедре судебной медицины это не особенно нравилось, но делать нечего – я уже приехала, уже ввязалась, придется в морг идти.
В руках у меня оказался снимок – очень плохого качества, черно-белый и явно переснятый с чего-то. Лицо рассмотреть было очень трудно, я надела очки и напрягла зрение, но уловить какие-то особенности, за которые смогу зацепиться, все равно не могла. Разве что выпуклый лоб, но такое встречается настолько часто, что даже внимания обращать не стоит. Я вернула снимок Невзорову:
– Даже не знаю… Снимок настолько плох, что я даже живого человека по нему бы вряд ли идентифицировала. Насколько сильно обезображен труп?
– Достаточно, чтобы от лица вообще ничего не осталось.
– А вообще есть какое-то заключение? На основании чего агент утверждает, что это не Волошина?
Невзоров помедлил, даже остановился на пару секунд, точно прикидывая, можно ли мне доверять.
– Знаете, Аделина Эдуардовна, я бы не хотел, чтобы это где-то всплыло, понимаете? Но есть ряд обстоятельств, опираясь на которые агент и утверждает, что труп не может принадлежать Аглае Волошиной.
Я пожала плечами:
– Мне, если честно, вообще дела нет до этих издательских интриг. Давайте уже труп осмотрим, и я поеду домой, у меня завтра тяжелая и длительная операция.
Морг и во время учебы вызывал у меня не самые теплые чувства, а с возрастом это только усугубилось. Большое счастье, что в моей практике не было летальных исходов, которые требовали бы вскрытий и экспертиз. Почему здесь всегда так гулко и как-то пусто, что ли, хотя в прозекторских и мебель, и столы – все как в операционных? Может, потому, что в операционной всегда есть надежда, а здесь – уже нет?
Служитель вывез каталку, на которой лежало тело в черном полиэтилене. Мне стало немного дурно, но я постаралась не показывать этого. Когда в прорези мешка я увидела практически голый череп, пустые глазницы и оскаленные зубы, то покачнулась и машинально ухватилась за руку стоявшего рядом Невзорова. Самое поразительное, что тот от неожиданности вскрикнул и уставился на мои пальцы, сжавшие его руку чуть выше локтя.
– Извините, – пробормотала я. – Давно в морге не была.
– Счастливый человек, – выдохнул Невзоров.
Я заставила себя подойти к каталке ближе и взглянула на то, что осталось от лица женщины. Она вполне могла быть и самой Волошиной, и кем угодно еще. Правда, лоб выпуклым не был, но, возможно, это просто дефект ткани, образовавшийся после воздействия… а чего, собственно?
– А есть мнение по поводу того, как и чем был так обезображен труп?
– Кислота.
– Извините меня, но ничего конкретного сказать я не смогу. Нет признаков, по которым можно бы хоть отдаленно сравнить фотографию и останки. А кровь? ДНК?
– Удивитесь – никаких следов. Даже волос на расческе. В доме словно провели полную санитарную обработку, вообще ничего не нашли. Ни одежды, ни обуви, ни предметов личной гигиены. Даже постель перестелена.
– Вы не находите, что это совсем уж странно?
– Нахожу. Но не могу отыскать логичного объяснения, – вздохнул Невзоров. – Ладно, Аделина Эдуардовна, спасибо вам. Извините, что пришлось пойти на столь неприятную процедуру.
– Ничего… – но в душе я была уверена, что этот обезображенный труп сегодня непременно явится ко мне во сне.
Я уже поворачивала на свою улицу и радостно отсчитывала минуты до того, как припаркую машину, войду в квартиру и сразу кинусь под душ, чтобы смыть с себя запах морга, когда зазвонил укрепленный на панели мобильник. Это опять оказался Сева. Я ткнула кнопку громкой связи, и салон заполнил немного истеричный голос Владыкина:
– Деля, а я думал, ты мне друг!
– Я тебе друг, – вздохнула я, поняв, что Севка слегка выпил.
– Тогда почему ты не сказала, что она ушла от меня?
– Потому что я этого не знала. – Я ненавижу врать, ненавижу Оксанку за то, что мне приходится делать это, и отдельно ненавижу ее за то, что вру сейчас Севке – мягкому, плюшевому Севке, который уж точно не заслужил такого по отношению к себе.
– Ты не могла не знать! Ты ее единственная подруга!
– Не всегда подруги делятся друг с другом всеми своими секретами.
– Деля! Я тебя умоляю – ну, хоть ты-то не усугубляй! Ты можешь ко мне приехать?
– Сейчас?
– Да.
Это было не совсем то, о чем я мечтала буквально пять минут назад, но в голосе Владыкина слышалось такое отчаяние, что я поняла – нет, я не имею права отказаться, мне нужно поехать и поддержать его.
– Хорошо, – вздохнула я, включая поворотник и перестраиваясь в другой ряд для поворота. – Минут через тридцать, пробки тут.
Мы сидели в кухне небольшой квартирки Владыкиных, и Севка едва не плакал. Я курила, глядя в чашку с остывшим давно кофе, и не знала, что еще мне сказать ему, как утешить.
– Разве я был плохим мужем, скажи? – взывал Сева. – Разве я не был с ней ласковым, разве предъявлял какие-то претензии? Не работала – и не надо, я обеспечивал. Хотела сценариями этими заниматься – занималась, я помогал, советовал. Я ни разу не спросил, куда она уходит по вечерам…
– А может, надо было, а? Может, надо было хоть раз взять ее за шиворот, встряхнуть и сказать: прекрати это, ты моя жена, а шляться по ночам замужней женщине не пристало?
Сева уставился на меня округлившимися глазами:
– То есть ты тоже об этом знала?
Вот черт… ну, почему я не прикусила язык?
– Ну, ты же сам сказал.
– А… Деля, вот скажи – я дурак, что прощаю? Она ведь уходила от меня несколько раз, а я сидел здесь и ждал, потому что знал, что она вернется.
– Сева, как показывает практика, дольше всего живут вместе те пары, в которых никто не мешает другому врать.
– Врать? Ты думаешь, что я тоже ей вру?
– Нет, Сева. Ты просто много лет не мешал ей делать это.
Владыкин опустил голову и заплакал. Я ненавижу, когда рыдают мужики, я и женщин-то плачущих переношу с большим трудом, но у них это хотя бы эволюционно заложено. Но рыдающий мужчина… Однако Севу мне было жалко настолько, что защемило в груди. Я пересела к нему, обняла за плечи:
– Сева, не надо. Это жизнь, все бывает.
– Почему, почему это всегда бывает со мной, скажи? – уткнувшись мне в плечо, прорыдал Сева.
– Бери-ка себя в руки, друг мой, а то совсем как-то не логично. Что ты рыдаешь, скажи? Нужна она тебе – возвращай. Не можешь жить с этими знаниями – подай на развод, но будь тогда последовательным, не пускай ее обратно.
