– Тебя не пугает, что обо мне говорят как о куске бетона?
– Кто? Мужики в нашей ординаторской? Поверь – никто никогда ни единым словом.
– Врешь ведь, – не поверила я.
– Клянусь чем хочешь! И потом, я же тоже не слепой, вижу. Ты прекрасная женщина, Деля, я вообще не понимаю, почему никто до сих пор… – Но я закрыла ему рот ладонью:
– Хватит. Это совершенно не важно. Ты останешься у меня?
– Ого… а ты не сильно торопишь события? Нет, ты не подумай, – тут же поспешно заговорил Матвей, почувствовав, как я напряглась. – Я только о том, чтобы не причинять неудобств. Ну, в том смысле, что и ты, и я… словом, мы слишком давно живем одни, я об этом. Придется привыкать.
– Думаю, что мы можем с этим справиться.
Мажаров ничего на это не ответил, перевернулся, придавив меня к кровати, и крепко поцеловал в губы.
Выражение «провести все выходные в постели», оказывается, вовсе не фигура речи. Мы так и поступили, провалявшись в моей кровати с самой пятницы – благо погода испортилась, резко похолодало, и пошел дождь, не прекращавшийся, кажется, ни на секунду. Мы заказывали еду в сервисе по доставке, и в понедельник моя домработница, похоже, сойдет с ума, обнаружив в кухне гору пластиковых контейнеров. Но это будет только в понедельник, а все выходные мы с Мажаровым не отлипали друг от друга, как влюбленные подростки, впервые оставшиеся одни в пустой квартире.
– Не знаю, что там у тебя в Испании случилось, но это определенно пошло на пользу, – выдохнул как-то Матвей, крепко прижимая меня к себе, а свободной рукой нашаривая выключатель бра на стене.
– Ты так думаешь?
– Я в этом абсолютно убежден. Если бы не твое раннее возвращение, неизвестно, сколько лет еще мне бы понадобилось, чтобы заполучить все вот это. – Он поцеловал меня и улыбнулся: – Мне кажется, я получил какой-то неожиданный подарок.
– Смотри не разочаруйся.
– Тебе непременно нужно все испортить?
Нет, я не хотела ничего портить, я и сама чувствовала себя обладательницей суперприза. Моя предыдущая неудача в отношениях с Одинцовым крепко внушила мне мысль о том, что ни один мало-мальски привлекательный мужчина не может заинтересоваться мной по-настоящему, разве только преследуя какую-то определенную цель. Одинцову нужна была не я, а мои мозги. Мажарову же, похоже, от меня нужно совсем другое, и я пока не могу понять, радует ли меня это или, наоборот, обескураживает и пугает. Но с ним было так хорошо, что я поклялась себе ни о чем больше не думать, а дать происходящему развернуться так, как будет. И если мне суждено провести с Матвеем только вот эти выходные – пусть, зато я не буду жалеть о том, что отказалась и не попробовала.
Вечером в воскресенье мне вдруг позвонил Сева Владыкин. Я с неохотой выбралась из-под одеяла, накинула халат и вышла в кухню:
– Да, Сева, привет.
– Деля, в чем дело? – даже не поздоровавшись, накинулся на меня муж подруги.
– В каком смысле?
– Почему Ксюша трубку не берет, что случилось?
– Понятия не имею.
– То есть? – немного растерялся Сева. – Но с ней все в порядке?
Я замолчала. Что я сейчас должна сказать? Что Оксанка от него ушла? Я не имею на это права. Странно, что эта трусливая мышь не удосужилась сама поставить супруга в известность, а просто не отвечает на звонки. Но я-то не собираюсь встревать в это, не могу сделать Севке больно, он такого не заслужил – во всяком случае, с моей стороны. И что делать? Владыкин ждал ответа, которого у меня не было.
– Да, в порядке, – выдавила я наконец.
– Тогда скажи ей, пусть позвонит мне.
– Хорошо, – проклиная в душе трусливую Оксанку, пообещала я и с облегчением услышала Севкино «ну, хорошего отдыха вам». – Черт тебя подери, – пробормотала я, нажимая кнопку отбоя. – Заварила кашу она, а стыдно, как обычно, мне. Просто фестиваль финского стыда.
– Что ты тут ворчишь в темноте? – на пороге кухни возник Матвей, обернутый простыней как греческой тогой. – Идем… – Он вынул из моей руки телефон, положил его на подоконник и потянул меня назад в спальню.
Среди ночи я вдруг проснулась от ужасного ощущения потери, и связано это было точно не с Матвеем, мирно спавшим рядом. У меня было чувство, что я потеряла Оксанку.
Наталья
Мне начало казаться, что я схожу с ума. Это неприятное ощущение стало преследовать меня примерно через год после появления в доме Аглаи Волошиной. Возможно, я просто слишком много времени проводила в замкнутом пространстве один на один с больным человеком, и это негативно отражалось на моей психике. Но даже месячный отпуск, проведенный на море, не вернул мне душевного равновесия. Я начала замечать за собой перепады настроения, стала плохо спать. Но хуже всего были звуки, которые я слышала по ночам. Возможно, огромный дом, в котором, кроме меня и Аглаи, никого не было, сам инициировал подобные вещи, но я могла поклясться, что каждую ночь слышу шаги. Умом понимая, что это просто невозможно, я все-таки сжималась в комок в своей кровати, совала голову под подушку, только чтобы заглушить ужасные звуки.
Однажды я спросила об этом у Аглаи – не слышит ли она чего-то странного по ночам. Волошина удивленно посмотрела на меня:
– Наташа, вам нужно больше отдыхать. Какие звуки, кому тут ходить? Если только я по ночам упражняюсь, – и рассмеялась, закрыв глаза. – Наверное, это было бы здорово – снова встать и начать ходить хотя бы по ночам, как привидение.
На этом разговор и закончился, а я утвердилась в мысли, что мне пора к психиатру.
Работа над книгами шла регулярно, иногда я не выпускала из рук ноутбук с утра до вечера – такие дни Аглая называла творческим запоем, а к вечеру еле могла говорить, настолько уставали ее голосовые связки, и назавтра с утра я заваривала ей липовый чай с медом. Иногда я позволяла себе выразить несогласие с развитием сюжета, и тогда Аглая терпеливо объясняла мне, почему нужно так и никак иначе. Например, почему в любовном романе непременно нужно сделать главную героиню с первых страниц предельно несчастной.
– Трагедия сделает книгу по-настоящему интересной. Слащавые истории лишь вызывают раздражение своей неправдоподобностью, надуманностью и фальшью. А трагедию придумать невозможно – ее необходимо ощутить, понять, распробовать. И только тогда это тронет душу читателя, – говорила Аглая, прикрыв глаза. – Понимаете, чужое счастье обычно вызывает только негатив и зависть, а вот драма – совсем наоборот. Приятно сознавать, что есть кто-то, кому, возможно, еще хуже, чем тебе.
– Думаете? – с сомнением произнесла я.
– А о чем тут думать? Вот возьмем вас, к примеру. Когда вы смотрите на меня, то какая мысль приходит в вашу голову в первую очередь? Явно не та, что я известная писательница, правда? Нет, вы думаете о том, что ни за что не поменялись бы со мной местами, и радуетесь, что, вопреки всему негативному, что наверняка есть в вашей жизни, вы все-таки здоровы и ни от кого не зависите. Верно?
