После статьи в «Курьере» в стране развернулись споры о том, следовало ли вообще писать о таком событии. 18 июля в «Речи» Александр Стахович выражал сомнение в том, что кому-то может быть интересно читать о таком «ничтожестве», как Распутин. Интерес к покушению и к самому Распутину – не что иное, как результат действий «желтой прессы», которая раздула незначительное событие, важное исключительно для последователей Распутина и истерических дамочек36. Другие же газеты придерживались другого мнения. Статьи о Распутине, вне зависимости от содержания, жизненно важны для того, чтобы понять истинный смысл этой личности и ее значение для России. 15 июля, когда многие считали, что Распутин умер, «Наша рабочая газета» писала:
«За ним скрывались те тайные силы, которые у нас, при отсутствии настоящей европейской свободы, при отсутствии настоящей конституции невидимо ведут свою работу, невидимо направляют правительство и министров, сменяют и заменяют их другими, готовят стране те или другие реакционные сюрпризы. (…)
И разоблачать Распутина при таких условиях, значит, разоблачать гниль и грязь тех темных реакционных сил, которые нависли над страной и держат ее в своей власти»37.
Спустя несколько часов после выхода этой статьи власти закрыли газету.
Разговоры о Распутине интересовали не только интеллектуалов и городскую элиту. В Государственном архиве Российской Федерации в Москве хранится любопытное письмо, отправленное в полицию неизвестным провинциальным чиновником:
«Я прошу вашего внимания. Десять лет назад я писал в “Государственные ведомости” и изо всех сил пытался убедить правительство использовать все имеющиеся в распоряжении средства, чтобы избежать войны с Японией. […]
Теперь я снова к вам обращаюсь, но что можно сделать, если честному чиновнику приходится писать правду карандашом, и он не осмеливается даже подписать свое имя… Из любви к Родине я должен сказать то, чего никто, по-видимому, не хочет видеть. В это трудное время, когда при столь высоких ценах на товары людям приходится работать вдвое больше, чем раньше, когда этот трудный год заставил всех понять, какими будут последствия этих трудностей, наше правительство открыто занимается… здоровьем Григория Распутина? Придите в чувство! Поймите, что этот Распутин – не что иное, как гигантская козырная карта в руках революционеров. И вы должны знать, что провинция информирована о роли Распутина не хуже, чем петербургские рабочие. И провинция серьезно обеспокоена. Ни один губернатор не имеет возможности сообщить вам столь достоверную информацию о состоянии дел в губерниях, как я, из своей любви и желания мира нашей несчастной Родине. Ни один губернатор не слышит то, что говорится в узких кругах в губерниях, а говорят там все весьма нелицеприятно: “У нас два императора», “мы видим возрождение Потемкиных, Орловых и Зубовых”… Достаточно ли я сказал, чтобы вы изменили курс? Достаточно ли я сказал, чтобы вы поняли, что губернии находятся в состоянии волнения, и каждый раз, когда министры проявляют “беспокойство” о “дорогом раненом”, это приводит население в бешенство?
Я бедный человек. Я потратил последнюю копейку на это письмо, но, по крайней мере, дайте мне заверения в том, что ваше заигрывание с Распутиным более не будет освещаться в прессе»38.
37. «В этот раз не вышло…»
15 июля Распутина перевезли из его дома к реке и погрузили на пароход «Сухотин». Его провожала большая толпа крестьян, женщины истерически плакали. Рано утром 16 июля пароход прибыл в Тюмень. Распутина перевезли в главную городскую больницу1. Как писал «Петербургский курьер», пока Распутина несли с причала, перед носилками шел священник Кетов, кричавший: «Нет больше Григория! Нет больше Григория!»2
К больнице стекались родные, друзья, репортеры и просто любопытствующие. Пришлось выставить полицейское оцепление, чтобы сдержать толпу. Распутин всегда любил внимание. Как только он почувствовал себя лучше, то сразу попросил Акилину Лаптинскую прочитать ему все газетные статьи о покушении. 17 июля репортеры сфотографировали Распутина в постели. Он подписал несколько фотографий: «Что завтре? Ты наш руководитель, Боже. Сколько в жизни путей тернистых!»3 Доктор Владимиров продолжал лечить Распутина, и именно его усилия спасли жизнь Григория, хотя сам врач весьма скромно оценивал свой труд: «Ничего особенного я не сделал. Такие операции над тюменскими хулиганами мне приходится производить ежегодно десятками»4. В первые дни июля царь отправил к Распутину известного хирурга Романа Вредена. За свои труды Вреден получил тысячу рублей5.
Распутин регулярно отправлял Вырубовой телеграммы для Николая и Александры, в которых сообщал, что с ним все в порядке и он поправляется6. На следующий день после покушения Александра отправила Матрене телеграмму для ее отца: «Мы глубоко опечалены. Мы страдаем с вами, молимся от всего сердца». Вновь императрица написала 15 июля: «Мысли и молитвы с вами. Наше страдание неописуемо, надеемся на Божию милость»7.
Распутин писал Вырубовой, уклончиво намекая на большой заговор против него: «Милый дорогой, ведь она не одна, за ней есть другия. Разсмотрись хорошенько. Один [по смыслу скорее: «они»] от гордости мутят. Не давай повода к распрям». В телеграмме от 19 июля Распутин пишет о своем страхе – он понимает, что это было не последнее покушение на его жизнь: «Здоровье немножко улучшается, вы не фантазируйте, не бойтесь, я не очень испугался; раз не удалось, а другой как велит»8.
Со всех концов страны Распутину приходили письма и телеграммы от поклонников, ему желали скорейшего выздоровления, а также писали о том, что может стоять за попыткой покушения9. Вот типичное письмо от почитательницы из Тифлиса:
«Дорогой, дорогой дядя Гриша!
Я была вдвойне счастлива получить письмецо от вас: во‑первых, я узнала, что Господь уберег вас от ножа этой безумной девки, натравленной на вас Илиодором, ныне бессильным в своей ненависти; во‑вторых, это означало, что вы не забыли меня и что, хотя и в Тифлисе, тем не менее я не одинока и соединена с вами хотя бы духовно.
Истинно вы пережили чудо из чудес. Как вы выжили, известно только самому Господу. Ваш долг перед Ним воистину безграничен и никогда не сможет быть выплачен. Надеюсь, вы скоро поправитесь ко гневу и ярости ваших врагов и к радости тех, кто любит вас. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что покушение на вашу жизнь было организовано руками Илиодора, и вы должны быть очень осторожны и осмотрительны. Не ходите один и всегда осматривайтесь по сторонам, находясь на улице. Несомненно, ваши враги не оставят вас в покое, но спас вас, когда вы должны были погибнуть, не кто иной, как сам Бог, и теперь, когда вы поправитесь и восстановите свое здоровье, эти убийцы, притаившиеся за углом, вас не испугают».
А вот любопытное письмо от Муни Головиной:
«Дорогой, дорогой Григорий Ефимович,
Это мое первое письмо после того ужасного злодейства, которое перевернуло всю душу и заставило еще больше убедиться, что Вы, как солнце освящаете нашу жизнь и разгоняете мрак, что при одной мысли, что Вас могут у нас отнять – мрак этот стал надвигаться со всех сторон и свет померк. Но Вы, благодарение Богу, живы, с нами, и это такое счастье, что надо весь день и всю ночь благодарить Бога и Божью Матерь, которая Вас охраняла и знала, что собираются Вам нанести удар. Конечно, полное счастье невозможно, надо чем-нибудь и нам еще искупить нашу радость – знать, что Вы живы. И потому, хотя мне до слез больно, что Вы мне не верите, но я с радостью готова каждое Ваше слово целовать – только бы оно было от Вас. Я только никак этого не ожидала – я так была возмущена против посмевших поднять на Вас руку, что не могла понять, как вы их можете назвать моими друзьями… Ваши друзья – мои друзья и Ваши враги – мои враги! Вы это знаете. И если есть еще во мне другое чувство, то оно Вам принадлежит, но я Вам даю слово никогда про Вас никому из знающих Ваших врагов не писать ни где Вы, ни как Вы себя чувствуете, ни что делаете. И вообще не упомяну Вашего имени, если это может Вам как-нибудь повредить. Неужели я могла бы Вам, которого я так люблю, принести какой-нибудь вред! Я только и прошу у Бога научить меня, как Вам помочь, чем послужить и доказать все то, что я чувствую! Вы всегда всех [?] и я никому [подчеркнуто двумя чертами] не скажу, что вы у нас!!
