Естественно, пресса не преминула связать эти события с именем Распутина. 14 июля 1914 года газета «Русское слово» опубликовала слова, сказанные якобы им по поводу конфликта с имяславцами:
«Грех, конечно, что они шум подняли. Нужно было про себя молиться, а они – шуметь. Отец Мисаил [игумен Афонского монастыря, Михаил Сапегин] приехал и говорит им: распишись, распишись! Это в духовных-то делах “распишись”? Это как же в вере-то распишись? Это тебе Афон, а не министерство. А они им – распишись, распишись! Я и Владимиру Карловичу [Саблеру] сказал, что это – грех! И кому нужно, всем сказал, что так нельзя. Ну и поняли, что я – прав. А он – “распишись”!»21
В газете говорилось также: «Хорошо известно, что Распутин сыграл самую решающую роль в деле “имяславцев”. Будучи подробно информированным об афонской эпопее Гарязиным, издателем “Дыма Отечества”, Распутин предпринял энергичные усилия к тому, чтобы облегчить судьбу многих монахов с Афона. После его вмешательства в дело “имяславцев” репрессии были прекращены»22. Тут журналисты не ошибались: Распутин выступил в защиту малого религиозного меньшинства, но пресса не увидела в этом ничего благородного. Напротив, его действия представлялись как вмешательство хлыста в серьезные религиозные дела.
Хотя начало Первой мировой войны отодвинуло «афонскую смуту» на второй план, скандал не прекратился. Эта проблема оставалась открытой раной Церкви. Распутин не забыл про монахов и продолжал заступаться за них перед Александрой. Императрица разделяла его мнение о том, что с монахами поступили несправедливо. Спустя какое-то время, когда разразился скандал с канонизацией Иоанна Максимовича Тобольского, Александра сурово выступила против Никона (и против канонизации Максимовича), припомнив его постыдную роль в деле имяславцев и назвав его «злодеем с Афона». 28 сентября 1916 года она писала Николаю о том, что Распутин просил ее заступиться перед новым обер-прокурором Синода Николаем Раевым за бедных монахов с Афона, которым по-прежнему запрещено служение и причастие23.
Неизвестно, говорила ли Александра с Раевым об имяславцах, но то, что эта проблема еще более ухудшила отношения между престолом и Церковью и создала раскол в рядах иерархов Церкви, сомнений не вызывает. К этому времени священнослужителей, которые нейтрально бы относились к Распутину, уже не осталось. Приходилось выбирать сторону – быть сторонником Распутина или его противником. В церкви возникло ощущение кризиса. Противники Распутина считали, что церковь оказывается под его полным контролем. Многие полагали, что вся церковь полностью деградировала и утратила независимость и истинно христианский дух24. Синод, со своей стороны, винил в расколе других. Главную проблему он видел в прессе. В 1910 году один из членов Синода говорил о том, что рост количества сект и появление «лжеучителей вроде Распутина-Новых» – это исключительно вина прессы. Журналисты, по его словам, слишком много пишут о Церкви, предпочитая сосредоточиваться только на негативной стороне: «Такая противорелигиозная агитация привела к тому, что слабые в вере стали колебаться и прислушиваться к учению сектантов и лжеучителей»25.
Если с причиной соглашались не все, то с углублением в России кризиса веры – в Церкви, государстве и самой религии – были согласны все.
В сентябре Распутин отправился в Крым, где пробыл до середины октября. Как писала газета «Южные ведомости», он приехал с одним лишь небольшим чемоданом и занял в гостинице «Ялта» комфортабельный номер с балконом и видом на море за пять рублей в день. В Крыму Распутин вел жизнь тихую, встречался только с друзьями и сторонниками из высшего общества. С обслуживающим персоналом обращался мягко и с добротой – не скупился на чаевые. Спать он ложился рано, а днем гулял по городу. Иногда Распутина видели в автомобиле – он ездил в Ливадию, где встречался с царской семьей26. Несмотря на разговоры о том, что в Крыму Распутин был «мрачным и угнетенным», газета заверяла своих читателей, что «старец все время находился в хорошем расположении духа и казался веселым и жизнерадостным»27.
Если Распутин и был мрачен, то у него были к этому веские основания, причем не только прошлогодняя кампания против него в прессе. В Ялте его ожидала еще большая опасность. Градоначальником Ялты был Иван Думбадзе, жесткий, решительный человек, ярый черносотенец и злейший враг Распутина. Думбадзе уже думал, что можно сделать с Распутиным, и делился своими мыслями с другом, генералом Евгением Богдановичем, имевшим на него значительное влияние. В феврале 1912 года Богданович собрал десятки депутатов Думы, членов Государственного совета, градоначальников и дворян. Лев Тихомиров назвал это собрание «Генеральными штатами», подобно сословно-дворянскому собранию во Франции 1789 года накануне революции. Собравшимся предстояло дать ответ на единственный вопрос: что можно сделать, чтобы физически устранить Распутина? Собравшиеся в доме Богдановича ушам своим не верили. Неужели генерал говорит о реальном убийстве? Его вопрос остался без ответа. Вскоре после этого Богданович встретился с Думбадзе. Разговор зашел о Распутине, и Думбадзе сказал, что, если Распутин осмелится показаться в Ялте, он лично утопит его в Черном море. Богданович пришел в восторг, хотя вынужден был признать, что сделать это будет нелегко28.
Белецкий писал, что после приезда Распутина в Ялту получил от Думбадзе зашифрованную телеграмму с пометкой «лично»: «Разрешите мне избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту». Шокированный Белецкий немедленно передал телеграмму своему начальнику, министру внутренних дел Николаю Маклакову, а затем по секретной линии позвонил министру, чтобы спросить, следует ли отвечать Думбадзе. Маклаков сказал, что отвечать не следует и он сам во всем разберется. Впрочем, Белецкий так и не узнал, сдержал ли Маклаков свое слово. В мемуарах Белецкий писал, что Маклаков хорошо ладил с Распутиным, так что, скорее всего, он поставил Думбадзе на место. (В июне того же года Маклаков прекратил полицейскую слежку за Распутиным и отозвал всех агентов, направленных в Тобольскую губернию, в Петербург. Причины этого поступка неясны, хотя вполне возможно, что это было сделано по приказу царя29.)
Как бы то ни было, Распутин (в сопровождении множества агентов полиции) добрался до Ялты без происшествий. Через несколько лет, когда Белецкий был отстранен от руководства полицией из-за более серьезного заговора с целью устранения Распутина, он рассказал о плане Думбадзе полковнику Троцкому. Троцкий сказал Белецкому, что Думбадзе никогда не упоминал о намерении утопить Распутина, но предлагал другие варианты – например, заманить Распутина в небольшой замок на скале и столкнуть его в море или подстроить нападение мнимых разбойников. Впрочем, все эти разговоры, по мнению Троцкого, были лишь «планами фантастического характера»30. Стоит отметить, что Николай очень высоко оценивал Думбадзе и хорошо к нему относился. Милость императора мало что значила для генерал-губернатора, который был убежден в том, что ради защиты монархии можно поступиться личными чувствами царя и убить его подданного, с которым у царской семьи сложились чрезвычайно теплые отношения,
