Василий Маклаков также выступал перед московским обществом. Он говорил, что темное влияние Распутина было гораздо сильнее, чем всем казалось. Если бы об этом было известно только в мировых столицах, то все было бы не так плохо. Но это влияние охватило всю Россию, даже самые скромные крестьянские хижины! Если бы правители страны слышали, что говорят в этих бедных хижинах, восклицал Маклаков, они ужаснулись бы. Но отступать слишком поздно. Революция уже началась в умах и душах русского народа – революция, подобной которой еще не знала история. Вековая вера народа в царя и его богоизбранность рухнула. Россия стоит на пороге не просто революции, а настоящей катастрофы. Узнав об убийстве Распутина, Маклаков написал: «Россия стала куполом без креста»25. Сандро попытался открыть Николаю и Александре глаза на эту революцию. В Рождество он сказал, что они переживают самый опасный момент в истории России26. Его слова были сочтены беспочвенной паранойей.
31 декабря Джордж Бьюкенен имел аудиенцию у Николая в Царском Селе. Это была чрезвычайно тяжелая встреча. Царь был очень холоден. Было ясно, что он не хочет, чтобы Бьюкенен затрагивал неудобные вопросы, но у посла не было выбора. Он подчеркнул опасность ситуации и «необходимость возвращения доверия народу», на что Николай ответил: «Вы мне говорите, господин посол, что я должен заслужить доверие моего народа. Не следует ли скорее народу заслужить мое доверие?..» Бьюкенен продолжал. Он пытался донести до Николая свой страх перед опасностью, нависшей над императором и его семьей. Бьюкенен покинул Царское Село без малейшей надежды. «Невозможно предсказать, как разрешится этот кризис, – писал он, – но император и императрица одержимы безумием и безудержно заигрывают с катастрофой»27.
Когда Бьюкенен ушел, Николай отправился на прогулку, а в полночь присутствовал на службе. «Горячо помолились, чтобы Господь умилостивился над Россией!» – записал он в дневнике28.
Часть седьмая
Отголоски. 1917–1918
71. Время домино
В начале января 1917 года германский представитель в Стокгольме, Гельмут Люциус фон Штедтен, встретился со шведским дипломатом, недавно вернувшимся из России, где он присутствовал на новогоднем приеме во дворце. Дипломат сказал Люциусу, что лицо царя было очень красным, говорили, что к концу он сильно напился. Никто не говорил об убийстве Распутина. Все считали, что в этом преступлении участвовали великие князья из всех ветвей семьи. Говорили, что было совершено покушение на жизнь императрицы, но убийцу схватили, прежде чем он смог совершить злодеяние, и немедленно повесили в обстановке строжайшей тайны. Но новые убийства наверняка последуют. Следующей в очереди является Вырубова, за ней – Протопопов, князь Андроников и генерал Воейков1.
В конце декабря Вырубова получила угрожающее письмо:
«Наконец-то это чудовище, этот злодей Распутин стерт с лица земли. Не надейся, что его сгнившее тело принесет тебе и Александре Федоровне какую-то радость – вы предатели, они еще до вас доберутся, и императорский Федоровский собор будет взорван, чтобы останки этого мерзавца, который дурачил всю Россию и Европу, не оскорбляли святой алтарь, под которым ты и эта гессенская дура решили его похоронить. Плачь, вой вместе с этой правящей истеричкой, несчастьем России. Мы ликуем от того, что великие сыны России положили этому конец в должный час!»2
Бьюкенен отсылал сходные депеши об убийстве в Лондон. Еще до начала 1917 года он сообщал, что в ходе беседы с великим князем Николаем Михайловичем узнал, что в России наверняка последуют и другие убийства – все начнется с Протопопова3. Премьер Трепов настолько напуган, что даже подумывает об отставке. Ходят слухи и о грядущем убийстве императрицы4. 3 января Бьюкенен писал, что в Петрограде все считают, что «если государь не уступит, то в течение ближайших недель что-нибудь произойдет или в форме дворцового переворота, или в форме убийства. Убийства все считают более вероятными. Хотя все эти разговоры могут быть простым преувеличением, я слышал, как бывшие министры и высокопоставленные чиновники обсуждали вопрос о том, будет ли убит император и императрица»5.
Военный врач Василий Кравков в январе описывал в дневнике свой приезд с фронта в Петроград. Он был поражен революционной атмосферой, царящей в городе. Все ожидали дворцового переворота, постоянно велись разговоры о политических убийствах. Кравков слышал даже, что генерал Брусилов пытался застрелить императора6. В начале февраля министр иностранных дел Германии получил депешу из Копенгагена, в которой сообщалось, что гвардейский офицер, близкий к князю Юсупову, стрелял в императора, но промахнулся. Судьба офицера неизвестна7. Секретный доклад об обстановке в России 24 января (по новому стилю) получил начальник германского генерального штаба, маршал Пауль фон Гинденбург. В докладе сообщалось, что в стране царят революционные настроения. Девяносто гвардейских офицеров поклялись убить Протопопова и Вырубову, а затем императора и императрицу. Гинденбург переслал доклад кайзеру Вильгельму, который в нижней части листа записал свои мысли по этому поводу:
«Если царь хочет выжить, он должен повесить великих князей, этих убийц, включая, естественно, Николая. И он должен как можно быстрее нейтрализовать леди Бьюкенен – эту демоницу – иначе он погиб, и Англия отвернется от него, как от царя Павла, Поллиона, Жореса, Кейсмента, Витте и Распутина! Тот, кому он дорог, должен сказать ему это прямо в лицо»8.
В январе германское правительство получило информацию о том, что у русского правительства есть по меньшей мере один план: династия попытается обратить ненависть, направленную на нее, против евреев и пойдет по пути еврейских погромов. Идея заключалась в том, что евреи должны заплатить за убийство Распутина. «Евреи заплатят за кровь Распутина собственной кровью»9.
Конечно, были те, кто пытался открыть Николаю глаза на сложившуюся в стране ситуацию, но он отказывался признавать это. В конце января Сандро писал ему, что страна переживает самый опасный момент в истории и движется к неизбежной гибели. Царь должен действовать, должен прислушаться к голосу народа, перекинуть мост через все расширяющуюся пропасть между престолом и подданными. Сандро приехал к Николаю и Александре, чтобы лично предупредить их об опасности. Александра приняла его холодно. Николай спокойно курил, поправлял складки на своей черкеске и ничего не говорил. «Я отказываюсь продолжать этот спор, – холодно сказала Александра. – Вы преувеличиваете опасность. Когда вы будете менее возбуждены, вы осознаете, что я была права»10. Это была их последняя встреча. Примерно в то же время Александре приснился сон: Распутин с небес простирает руки, благословляя Россию11. Все будет хорошо. Друг сказал ей это из загробного мира.
За месяц до встречи Сандро с царской четой аналогичный разговор с царем состоялся у Бьюкенена. «Я спросил императора, осознает ли он тяжесть ситуации и революционную атмосферу, которая царит уже не только в Петрограде, – писал он в секретной депеше, – но и во всей России. Его величество сказал, что он прекрасно знает, что люди ведут подобные разговоры, но мне не следует воспринимать их слишком серьезно. Я ответил, что за неделю до убийства Распутина мне говорили, что будет совершено покушение на его жизнь, но я не обратил на это внимания. Я не могу игнорировать информацию о других задуманных убийствах, которые поступают со всех сторон. И никто не говорит, когда это прекратится. […]
