В конце октября Николай и Алексей приехали к вдовствующей императрице в Киев. Два дня мать Николая вместе с великими князьями Павлом и Александром Михайловичем (Сандро), а также сестра Николая, Ольга, уговаривали царя избавиться от Распутина и Штюрмера. Он бесстрастно выслушал, ничего не сказал и вернулся в Ставку12. Через несколько дней в Киев приехал Николаша. Когда об этом узнала Александра, она пришла в ярость. Она обвинила Николашу и собственную свекровь в заговоре против себя. Она назвала их «партией революционеров» и написала Николаю, что они толкают страну в бездну. Императрица советовала супругу быть осторожнее: «Помни, что Гр. спас тебя от него и его дурных приближенных»13. Странная пассивность Николая породила слухи о том, что Александра и Распутин подмешивают ему порошки доктора Бадмаева, лишая его силы воли, и правят страной за него. Об этом говорили даже на съезде уполномоченных губернских Дворянских собраний в ноябре. Мысль о том, что Николай одурманен наркотиками, не так безумна, как может показаться. Во время войны он действительно был на кокаине, хотя в то время это не считалось опасным и неприемлемым. Врач прописывал барбитураты, опиум и кокаин и Александре тоже14. Мы не можем с точностью утверждать, в какой мере наркотики (и злоупотребление ими) влияли на мышление и поведение царской четы.
Дума собралась вновь 14 ноября. На трибуну поднялся Милюков. Он произнес гневную обличительную речь, которая позже получила название «штурмового сигнала революции». Он обрушился на политику Штюрмера и Протопопова и открыто назвал имена Питирима, Мануйлова и Распутина. Тактика была опасной, поскольку Думе не было позволено делать какие-то заявления, которые можно было расценить как сомнение в репутации царской семьи. Но Милюков нашел способ обойти этот запрет. Он принес с собой экземпляр газеты «Нойе Фрайе Прессе» (Neue Freie Presse) и заявил, что просто читает текст немецкого журналиста. Он затеял опасную игру. Говоря о назначении Штюрмера, Милюков продолжал читать газету: «Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой царицы». Перечисляя ошибки правительства, он продолжал повторять один и тот же вопрос: «Это глупость или измена?» Завершил свое выступление Милюков ответом на свой вопрос: «Нет, господа, воля ваша, уж слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только одною глупостью». Зал разразился аплодисментами, но один из крайне правых депутатов закричал с места: «Клевета! Клевета!»15 Он был прав, но на его слова никто не обратил внимания.
У Милюкова не было никаких доказательств измены, и он это прекрасно знал. Он лгал намеренно. Главной его целью было не выявление грехов правительства, но желание сделать дальнейшее сотрудничество между Думой и престолом невозможным16. Он хотел спровоцировать реакцию, и ему это удалось. Хотя в официальных документах его слова были цензурированы, текст речи распространился по всей стране. Сам Пуришкевич сделал на гектографе множество копий и распространял их в своем санитарном поезде среди офицеров и солдат на фронте. Хотя Милюков отлично знал, что лжет, те, кто читал его речь, этого не знали и принимали его слова за чистую правду17. В первые дни после выступления Милюкова текст его речи продавали за 25 рублей. Те, кто купил текст, давали его почитать за 10 рублей. Русские были без ума от Милюкова. Княгиня Мария Тенишева благодарила его за то, что он наконец сказал «давно желанную правду», а выступление его назвала «подвигом мужества»18. Только когда бывшие союзники по Думе ополчились на Протопопова, пошли слухи о его сифилитическом безумии – так началась широкая кампания по устранению его любой ценой19.
Удивительно, но Милюкова даже не наказали за обвинение правительства и императрицы в измене. Никто не выступил в их защиту. Пошел слух о том, что Распутин организует заговор с целью убийства Милюкова. Говорили, что редактор «Русского знамени» нанял ему подходящего человека. Впрочем, все это были пустые разговоры20.
В день выступления Милюкова великий князь Николай Михайлович встретился с Николаем и передал ему письмо. Он предупредил, что царь находится в руках темных сил. Они скармливают Александре свою ложь, а он воспринимает ее слова как истину. Страна становится неуправляемой. «Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше – накануне эры покушений». Царь должен освободиться от этих сил, пока не стало слишком поздно21. Николай показал письмо Александре. Она написала едкий ответ, в котором называла великого князя «воплощением всего злого» и выговаривала мужу за то, что он не защитил ее. «Я не обращаю внимания на личные нападки, но так как я твоя жена, они не смеют этого делать. Милый мой, ты должен поддержать меня ради блага твоего и Бэби. Не имей мы Его, все давно было бы кончено». Александра дала Распутину прочесть письмо великого князя. «Не проглянуло нигде милости Божией, ни в одной черте письма, а одно зло, – сказал он. – Как брат Милюкова, как все братья зла. […] Человек он ничтожный». Распутин сказал Александре, что видел сон, в котором Бог сказал ему, что весь этот конфликт “ничтожен”»22.
Похоже, что один член семьи уже задумал перейти от разговоров к делам. В субботу 5 ноября 1916 года полковник барон Николай Врангель приехал в Гатчину к младшему брату царя, великому князю Михаилу Александровичу, чтобы сообщить ему последние столичные новости. Разговор зашел о недавних скандалах с Распутиным и правительством. Великий князь сказал, что Распутина следует «устранить». Он предложил Врангелю немедленно поехать на его автомобиле и убить Распутина. В дневнике Врангель записал, что Михаил сделал вид, что шутит, но в его словах чувствовалось искреннее желание убийства23. Отец Шавельский записал в мемуарах, что 22 ноября в Ставке бывший министр просвещения Петр Кауфман напрямую спросил царя, дает ли он ему разрешение убить Распутина. Царь прослезился, обнял и поцеловал Кауфмана, но не ответил на его вопрос24.
В тот же день, когда барон Врангель приезжал в Гатчину, в Царском Селе был заложен первый камень в фундамент новой церкви. Вырубова решила построить ее в благодарность за свое чудесное спасение в железнодорожной катастрофе в прошлом году. Среди присутствовавших были Распутин, епископ Исидор, Мельхиседек, отец Александр Васильев и полковник Дмитрий Ломан. После церемонии состоялся небольшой прием в лазарете Вырубовой. Распутин, как писала Александра, «был очень весел после ужина в ризнице – но не пьян». Кто-то сделал фотографию этого события: Распутин с несколькими сестрами сидит за столом, уставленным едой и вином. Если посмотреть под определенным углом, может показаться, что это какая-то оргия. Позже кто-то отретушировал фотографию так, чтобы казалось, что старец весьма вольно обнимает одну из сестер. Пуришкевич взял фотографию, ручкой подписал всех присутствующих и добавил оскорбительную надпись. Он напечатал девять тысяч копий и распространил их в Думе и среди редакторов газет25. Фотография начала собственную жизнь. Скоро стали говорить, что на фотографии изображены оргия Распутина, на которой присутствовали Вырубова, княгиня Шаховская и графиня Игнатьева26.
Через четыре дня после церемонии Николай уволил Штюрмера, несмотря на возражения Александры. Его сменил Александр Трепов, министр транспорта, человек ничем не примечательный, консерватор и ярый монархист. Даже он понимал необходимость реформ. «Наш Друг очень огорчен его назначением, – писала Александра Николаю, – поскольку ему известно, что он настроен против него… и ему грустно, что ты не спросил его совета». Николай явно дал Трепову благословение на борьбу с темными силами, и новый премьер не делал секрета из своего желания уволить Протопопова с поста министра внутренних дел. Было совершенно ясно, что его основной целью является Распутин. Александра помчалась в Ставку, чтобы отговорить Николая от этого шага, а Распутин отправил императору четыре телеграммы, призывая его передумать27. В нескольких письмах Александра твердила Николаю, что они не выживут без Распутина:
