15 октября княгиня Зинаида Юсупова в ярости писала своему сыну Феликсу:
«Я должна сказать, что то, что происходит в Ц[арском] С[еле], меня возмущает до такой степени, что я бы желала уйти куда-нибудь далеко, далеко и никогда больше не вернуться! Гр[игорий] опять вернулся. Варнава, говорят, получает повышение! А Самарина прямо прижали из-за этих мерзавцев по приказанию сумасшедшей В[алиде]
[23], которая также свела с ума своего супруга. Я прямо задыхаюсь от возмущения и нахожу, что дальше терпеть этого нельзя. Презираю всех тех, которые все это терпят и молчат!»22
Последнее предложение стоит повторить: «Презираю всех тех, которые все это терпят и молчат!» Не под влиянием ли этих слов обожаемой матери, которой Феликс всегда старался угодить, в его мозгу возникла идея убийства Григория Распутина?
49. «Тройка»
Еще до отставки министра внутренних дел Щербатова Александра уже подыскала ему замену. Богатый помещик Алексей Хвостов, член Черной сотни, занимал различные административные посты. В 1910 году он стал нижегородским губернатором, а через два года был избран в Четвертую Думу. Тщеславный и честолюбивый, он выделялся в Думе своей яростной антигерманской позицией и любовью к демонстрации своих крайне правых убеждений и показного патриотизма. Он любил называть себя «человеком без задерживающих центров»1. Толстый (он вполне мог соперничать с Родзянко за звание самого толстого человека России), с толстыми, мясистыми руками и горящими глазами, Хвостов был очень высокого мнения о своем интеллекте. Остальных министров он называл просто – «этот дурак»2. Мнения современников о нем были весьма нелестными. Граф Витте назвал Хвостова «одним из самых больших безобразников, […] для него никаких законов не существует»3. Начальник петроградской охранки Глобачев назвал его «натурой преступной»4. Распутин называл его «Хвостом» и «Толстопузым», что приводило Хвостова в ярость5. В следующем году Распутин назовет Хвостова «убийцей» – и небезосновательно6.
В сентябре Александра несколько раз писала Николаю, уговаривая его назначить Хвостова, настаивая на том, что Хвостов лучше всех сможет защитить их и Распутина от происков врагов7. Впрочем, она признавала, что эта идея принадлежит не ей, а была предложена Вырубовой, которой, в свою очередь, это подсказал князь Андроников8. Михаил Андроников родился в 1875 году. Матерью его была дворянка из прибалтийских немцев, а отцом – грузинский князь. Князь Андроников был одним из величайших авантюристов своего времени. «Маленький, полненький, чистенький, с круглым розовым лицом и острыми, всегда смеющимися глазками, с тоненьким голоском, всегда с портфелем и всегда против кого-то интригующий, князь Андроников умел проникать если не в гостиную, то в приемную каждого министра», – писал о нем начальник дворцовой охраны Александр Спиридович. До 1914 года он имел непонятную синекуру в министерстве внутренних дел, когда Маклаков уволил его за хронический невыход на работу. В следующем году Андроникову удалось уговорить Саблера принять его на работу в качестве «чиновника особых поручений при обер-прокуроре Синода». Специальностью Андроникова была информация. С помощью лести, роскошных подарков и хитрости Андроников собирал всевозможные сплетни, слухи и клевету в коридорах разных русских министерств, дворца, Думы и петроградских салонов. Все эти тайные знания, как говорили, хранились в желтом портфеле, с которым он не расставался. Впрочем, на самом деле там лежали всего лишь старые газеты. Умение собирать чужие секреты и искусно ими пользоваться делали князя уникальным и невероятно могущественным. Он посещал и элитный Пажеский корпус, но так никогда его и не окончил – одни говорили, что из-за болезни, другие – из-за гомосексуализма. В своем доме 54 на Фонтанке он устроил большую «спальню-молельню»: стены были увешаны иконами, и взгляды святых были устремлены на постель, где князь развлекался с молодыми мужчинами. Похоже, что перед обаянием Андроникова не устоял и Феликс Юсупов. В доме князя устраивались дикие оргии. Позже к своей коллекции икон Андроников добавил и большую фотографию Распутина9.
Андроников познакомился с Распутиным летом 1914 года. Он пригласил Распутина в свою квартиру и показал его фотографию. Распутин был польщен. «Умный мужик, о-о-очень умный, – говорил Андроников о своем новом знакомом. – И хитрый. Ах, какой хитрый. Но дела с ним можно делать. И его можно забрать в руки, и мы, мы это пробуем»10. Именно это Андроников и пытался сделать в конце лета 1915 года. Если Распутина не удается победить, то почему бы с ним не поработать? Или через него? Почему бы не сделать его союзником в борьбе за власть, влияние и деньги? Но князь знал, что в одиночку ему это не удастся. Ему нужна была помощь, и он обратился к Хвостову и Степану Белецкому.
Через Вырубову Андроникову удалось зародить эту идею в воображении Александры. В письме без даты (скорее всего, оно относится к началу сентября) он предлагал Вырубовой походатайствовать за Хвостова. Чтобы доказать свою преданность Распутину, в начале письма Андроников нападал на Востокова, человека, которого мало «вверх ногами повесить». Но тут же князь добавлял, что, хотя Востоков и одиозная личность, действовать он может только при поддержке Самарина и Щербатова. Никто из них не верит тому, что они пишут о Распутине, «простом, бесхитростном русском сибиряке, беззаветно преданном нашей ЦАРСТВЕННОЙ семье», но истинное их намерение заключается в том, чтобы «поколебать престол, авторитет власти и посеять в стране смуту». Царю нужны люди, способные остановить этих «злых и развратных предателей нашего Отечества» – и тут он добавил имена Джунковского, Гучкова и великого князя Николая Николаевича. И способен на это один лишь Алексей Хвостов, «крепкий русский человек, опытный государственный деятель, энергичный и ловкий политик. Это единственный, быть может, в настоящее время человек, который сумеет заговорить к народу, который успокоит разбушевавшиеся страсти и который разорвет те плотины, которые не дают прорваться потоку народной любви к своему ГОСУДАРЮ – защитнику родины».
Поскольку Андроников был большим мастером подобных дел, письмо он закончил просто блестяще. Он приложил к нему экземпляр востоковской газеты «Отлики на жизнь», но попросил, чтобы Вырубова не передавала императрице его слов о Хвостове11. Пусть это останется между ними, истинными верноподданными его величества. Андроников прекрасно знал, что Вырубова поступит наоборот – и она его не разочаровала. Она начала расхваливать Хвостова Александре: «Он так умен, энергичен, он так любит их величеств. И он любит Григория Ефимовича». Вырубова была очарована «его наивными и ужасно добрыми яркими глазами», а также внешностью этого «доброго и достойного толстяка»12.
Склонить на свою сторону честолюбивого Хвостова оказалось нетрудно. Он и сам хотел продвинуться и метил на место премьер-министра, но тут его опередил семидесятишестилетний Горемыкин («глухарь», как любовно называл его Распутин). Сам Хвостов говорил, что без двух постов он станет «котом без яиц»13. Белецкий же был другим человеком. Андроников позвонил Белецкому, сообщил, что грядут серьезные перемены, и он, будучи другом Распутина и Вырубовой, может помочь Белецкому оживить свою карьеру, которая замерла после января 1914 года, когда его уволили из-за разногласий с товарищем министра внутренних дел Джунковским. Но Белецкий считал себя неподходящей кандидатурой, поскольку в бытность главой полиции он не только отказывался встречаться с Распутиным, но и передавал компрометирующую информацию его врагам, в том числе министру Коковцову, генералу Богдановичу и великому князю Николаю Николаевичу. Андроников знал, что Белецкий ему необходим, несмотря на его нежелание. Белецкий был умным, опытным, прекрасно знал организацию и работу полиции. Александр Блок, который допрашивал Белецкого в Комиссии, называл его «человеком практики, услужливым и искательным, который умел «всюду втереться. […] Верит ли он в Бога? Нет, ни во что не верит»14. Если Белецкий во что-то и верил, так это в свою работу. Даже его критики, включая Джунковского, вынуждены были признать, что никто не работал больше, чем Степан Белецкий.
