Распутин прибыл в Покровское 4 июля. Его сопровождали агенты охранки Даниил Терехов и Петр Свистунов. Через три дня к Распутину приехали гости. Агенты докладывали, что Распутин пил, плясал под фонограф и рассказывал о том, как спас триста русских баптистов, отказавшихся идти в армию, за что рассчитывает получить от каждого из них по пять тысяч рублей. Он также похвалялся тем, что убедил императора отказаться от призыва второго разряда до конца лета, чтобы крестьяне успели собрать урожай. В последний день июня к Распутину приехали епископ Варнава и отец Мартемьян, настоятель монастыря. В подарок они привезли две бочки вина13.
Терехов и Свистунов были не столько полицейскими, сколько телохранителями Распутина – после покушения Гусевой ему необходима была защита. Хотя они отправляли донесения о времяпрепровождении Распутина, но собирать информацию о нем не пытались. Джунковского подобное положение дел не устраивало. Он не сумел избавиться от Распутина после событий в «Яре», но сдаваться не собирался. 14 июля начальник петроградской охранки, действуя по поручению Джунковского, направил начальнику тобольских жандармов, полковнику Владимиру Добродееву, приказ об установлению тайной слежки за Распутиным. Все донесения следовало пересылать непосредственно ему для передачи Джунковскому. Добродеев передал приказ своему подчиненному, ротмистру Калмыкову из Тюмени. Он сообщил, что желает знать, с кем Распутин встречается и какие отношения связывают его с этими людьми. Добродеев добавил, что особо его интересует то, «что он проповедует, и говорит ли что-нибудь против войны в Европе». Калмыков, в свою очередь, приказал исправнику Алексею Прелину отправиться в Покровское и приступить к сбору информации14. Джунковский был твердо намерен, несмотря ни на что, найти компромат на Распутина.
В июле Распутина посетил еврейский торговец Вольф Бергер. Когда об этом сообщили Добродееву, он приказал Калмыкову выяснить личность этого человека и цель его приезда. «Каков точный характер отношений “старца” Распутина с этим жидом?» – спрашивал он. На расследование ушло время, но Калмыков проследил Бергера до Минска. Он написал местным властям, нет ли какой-то информации о Бергере, которая могла бы бросить тень на Распутина. Но из Минска ответили, что Бергер – истинный патриот и политически лояльный гражданин15. В июле у Распутина были и другие гости, в том числе жена Григория Патушинского из Ялуторовска. Полиция считала, что она пыталась установить связь с Распутиным, чтобы он помог ее мужу продвинуться по службе. Агенты видели Распутина с Патушинской в обществе некоей Елизаветы Соловьевой, тридцатилетней супругой чиновника Синода. Они вместе прогуливались по деревне, пили вино и слушали музыку на фонографе. При отъезде Патушинская «чувственно» целовала Распутина в губы, щеки и даже в нос и руки. В другой раз агенты сообщали о том, что Распутин посетил жену пономаря Ермолаева и пробыл у нее около получаса для «интимной встречи»16.
Впрочем, вся эта информация не была достаточно компрометирующей. Было решено усилить слежку и установить круглосуточное наблюдение. Прелин предложил нанять тридцатисемилетнюю Татьяну Сергееву. Четыре года назад она уже помогала полиции следить за Распутиным и все еще жила в Покровском и работала в лавке. Она согласилась помочь полиции за скромное вознаграждение. Прелин считал, что она идеально подходит для этой работы. Он отметил, что Распутин и его жена перестали регистрировать своих гостей, как этого требовал закон, заявив: «К нам не приезжают всякие бродяги». Сергеевой было удобно следить за Распутиными и наблюдать за тем, что происходит в их доме. План Прелина одобрили, и с 1 августа Сергеева приступила к работе.
Примерно в то же время Добродеев навестил Джунковского в столице. В письме к Калмыкову Добродеев писал, что Джунковский требует усилить слежку за Распутиным и записывать все упоминания об императоре и царской семье. Джунковский надеялся, что удастся найти какую-то компрометирующую информацию, которую можно будет использовать не только для того, чтобы держать Распутина подальше от столицы, но и выслать его еще дальше на восток Сибири17. Сибирская полиция отнеслась к заданию серьезно и использовала для сбора информации все возможные способы. Так, в конце июля Прелин познакомился с некоей Параскевой Кряжевой, которая заявила, что на пароходе слышала, как Распутин говорил другому пассажиру (по-видимому, крестьянину), что для того, чтобы остановить войну, ему достаточно сказать пару слов императору. Прелину было приказано разыскать эту Кряжеву и записать ее показания. Полиция обнаружила ее в Томске. На допросе она повторила услышанное и сообщила, что все это произошло во время поездки из Тюмени в Тобольск на пароходе «Комета» 23 или 24 июля. Впрочем, ничего более добавить она не могла. Калмыков этим не удовлетворился. Он отправил письмо в Томск с требованием допросить Кряжеву еще раз. К письму он приложил список вопросов: 1. Когда именно Распутин это говорил? 2. Где на пароходе происходил разговор? 3. При каких обстоятельствах? 4. Что именно сказал Распутин? 5. Кто еще это слышал? 6. Кому еще Кряжева об этом рассказывала? 7. Может ли она назвать человека, которому Распутин это говорил? Вопросы Кряжевой задали, но она ответила, что уже сообщила полиции все, что знала, и не может более ничего добавить. На этом дело и закончилось, хотя полиция не сдавалась и продолжала следствие до октября.
В августе полиция начала расследовать сходное дело. На сей раз в нем участвовал крестьянин из Покровского Василий Распопов. Он якобы слышал, как в прошлом месяце Распутин на пароходе «публично и бесстыдно заявлял, что ему хорошо известно, что война плохо для нас кончится». Как только эти слова дошли до полицейских, началось новое расследование. Но и оно закончилось ничем. Выяснилось, что Распопов в действительности ничего не слышал и просто пересказал сплетню18. После нескольких месяцев активной работы полиции так и не удалось ничего накопать на Распутина.
У Распутина же были собственные, чисто личные проблемы. В конце июня он получил телеграмму о том, что его сына Дмитрия призывают в армию. Распутин был в ужасе. «Я сказал в сердце, – писал он Александре, – неужели я Авраам, реки прошли, один сын и кормилец, надеюсь, пущай он владычествует при мне, как при древних царях». Распутин искренне переживал, и не только за себя и свою семью. Еще в начале июня он выступил против призыва второго разряда, считая это губительным для внутреннего мира в России. Александра просила Николая сделать что-нибудь для мальчика, но тот отказал, и Дмитрия призвали в армию19. 9 августа Распутин и Дмитрий в сопровождении Терехова и Свистунова выехали из Покровского на лошадях в Тюмень, а оттуда – поездом в столицу. В Петроград они приехали в последний день месяца. Вечером они у Вырубовой встретились с Николаем и Александрой20.
Распутин надеялся, что сына все же не заберут. Он отвел Дмитрия к врачу, чтобы тот объявил его негодным к службе. Но, как он узнал в следующем месяце, его сын оказался абсолютно здоровым21. В августе Дмитрия призвали в 7-й взвод 35-го пехотного запасного батальона. Родители сходили с ума от беспокойства. Прасковья боялась, что больше никогда не увидит сына. Александра писала Николаю: «Наш Друг в отчаянии, что его сына призывают, – это его единственный сын, который в отсутствие отца ведет все хозяйство»22. В конце концов определенные силы были приведены в действие, и Дмитрий не попал на фронт. В октябре он был приписан к санитарному поезду в Царском Селе – к величайшему облегчению родителей23.
