– Продолжай, – сказал я, осторожно ведя машину по мокрым улицам.
– В конце концов, разбираясь с мебелью и всем прочим, я добрался до старых полок и книг в кабинете Карпентера. Все было бы хорошо, но… Я заглянул в его книги. Это было ошибкой. Нужно было просто сжечь все, вместе с изъеденными червями старыми креслами и протертым ковром. И, однако, в каком-то смысле я рад, что не сделал этого.
Я чувствовал на себе лихорадочно горящий взгляд Дэвида, казалось, прожигающий насквозь.
– В этих книгах знание, Билл. Темные секреты, отвратительные тайны. Ты лучше любого другого знаешь, насколько я падок на всякие тайны. Я попался на крючок – с работой было покончено, должен был узнать! Вот эти книги и манускрипты: «Подводные культы» и «Гидрофины». Трактат Дорфена о подводных цивилизациях и «Johansen Narrative» от 1925 года. Целая полка записей, якобы являющихся частью американских правительственных файлов за 1928 год, когда федеральные агенты осуществили набег на Иннсмут, загнивающий город на побережье Новой Англии, где свил гнездо ужас; и другие фрагменты мифов со всего мира, все до одного имеющие отношение к поклонению какому-то великому морскому божеству.
– Иннсмут? – Я встрепенулся – мне уже приходилось слышать это название. – Это не тот ли город?..
– Город, откуда родом эта семья, Уэйты, которые поселились в Кетлторпе, примерно во времена Гражданской войны в Америке? Да, все правильно. – Он кивнул, глядя в ночь, где по-прежнему лил дождь. – И старый Карпентер, владевший домом на протяжении тридцати лет, тоже из Иннсмута!
– Он тоже из этой семьи?
– Нет-нет. Ровно наоборот. Он оставался на ферме по той же причине, что и я… сейчас. Да, он был странный, необщительный… кто не был бы на его месте? Я прочел его дневники и понял. Нет, не все. Даже в своих записях он о многом умалчивал и далеко не все объяснял. С какой стати? Он писал эти дневники для себя, для закрепления в собственной памяти. Они не предназначались для того, чтобы их прочел и понял кто-то другой, но я многое домыслил. В основном с помощью этих правительственных файлов.
Иннсмут был процветающим городом во времена клиперов и старых торговых путей. Капитаны и моряки с этих кораблей привозили себе жен из Полинезии, а заодно и их странные ритуалы поклонения, их богов. В жилах этих женщин текла необычная кровь, и она быстро распространялась. Шли годы, и весь город оказался заражен. Все семьи стали порченые – не совсем люди, амфибии, создания не столько суши, сколько моря; тритоны, которые поклонялись Дагону в морских глубинах, «глубоководные», как называл их старый Карпентер. Потом произошло федеральное вторжение 28-го года. Однако для старого Карпентера это случилось слишком поздно.
В Иннсмуте у него был магазин, но вдали от злачных мест, вдали от дощатых улиц, домов и церквей, где худшие из них имели берлоги, встречались и совершали свои ритуалы. Его жена давно умерла от какого-то изнурительного заболевания, но дочь была жива и училась в Аркхэме. Незадолго до вторжения она приехала домой, совсем молоденькая, почти девочка. И ее стало… ну, не знаю… манить. Именно это слово не выходит у меня из головы. И оно по-настоящему реально, для меня.
Как бы то ни было, «глубоководные» захватили ее и отдали какой-то твари, которую вызвали из моря. Девушка исчезла. Может, умерла, может, случилось что-нибудь похуже. Они хотели убить Карпентера, потому что он слишком много знал о них и жаждал мести, но правительственное вторжение положило конец любым личным вендеттам. И положило конец самому Иннсмуту. Ну, они практически сровняли город с землей! Даже бросали в море глубинные бомбы на расстоянии около мили от берега…
Когда все более-менее успокоилось, Карпентер еще какое-то время оставался в Иннсмуте. Улаживал свои дела, надо полагать, и, возможно, хотел удостовериться, что со злом покончено. Видимо, тогда он и выяснил, что это вовсе не конец, что зло распространяется, словно какой-нибудь ужасный, губительный вирус. Заподозрив, что уцелевшие во время рейда могли сбежать в древние крепости за границей, он в конце концов перебрался в Кетлторп.
– Сюда? – спросил я. Рассказ Дэвида начал обретать реальные очертания, прослеживались связи, все согласовывалось друг с другом. – Почему именно сюда?
– Почему? Ты что, не слушаешь меня? Он выяснил что-то о Кетлторпе и приехал убедиться, что зло Иннсмута не распространилось сюда. Или, возможно, уже знал, что оно здесь, выжидает, словно раковая опухоль, готовясь выбросить свои щупальца. Возможно, хотел помешать его распространению. Ну, на протяжении тридцати лет это ему удавалось, но теперь…
– Да?
– Теперь он ушел, и ферма принадлежит мне. Да, и это я должен довести его дело до конца.
– Но что именно он делал? – спросил я. – И какой ценой? Ушел, ты говоришь. Да, старый Карпентер ушел. Но куда? Во что все это обойдется тебе, Дэвид? И, даже более важно, во что все это обойдется Джун?
В конце концов мои слова что-то пробудили в нем, что-то, что он подавлял, слишком страшась пристально вглядеться в это. Я почувствовал, как он вздрогнул и выпрямился рядом со мной.
– Джун? Но…
– Никаких «но», парень! Приглядись к себе. И, главное, внимательно приглядись к своей жене. Вы оба разрушаетесь прямо на глазах. И началось это в тот день, когда ты купил ферму. Уверен, все, что ты рассказываешь, правда – о старом Карпентере, обо всех этих заморских делах, о собственных планах, но теперь нужно забыть об этом. Продай Кетлторп, вот тебе мой совет, а еще лучше, сровняй ферму с землей! Но какое бы решение ты ни принял…
Он снова вздрогнул и внезапно сильно стиснул мне руку.
– Смотри!
Я посмотрел и резко нажал на тормоза; машина остановилась посреди покрытой лужами проселочной дороги, ведущей к ферме. Дождь прекратился, в воздухе плавал шелковистый туман; он скапливался в долине, клубился у основания окружающей ферму каменной стены. Сцена и в целом выглядела потусторонней при свете бледной луны, но еще более потусторонним выглядело отвратительное нечто, которое, словно призрак, поднималось над фермой.
Огромная фигура, сотканная из тумана, извиваясь, вырастала над древними строениями. Фигура чудовищного тритона, векового зла, обретшего форму самого Дагона!
Я должен был стряхнуть с себя руку Дэвида и поехать дальше, конечно, должен был – вниз, к ферме и к тому, что ждало там; однако зрелище этой фигуры, быстро растущей и уплотняющейся во влажном ночном воздухе, оказывало парализующее действие. И сидя в автомобиле с работающим вхолостую двигателем, мы, как один, содрогнулись, услышав отдаленный, приглушенный, диссонирующий звон треклятого колокола. В других обстоятельствах он мог бы навеять печаль и скорбь, но сейчас был исполнен исходящей из вечности угрозы.
Дэвид крепче стиснул мою руку, и это пробудило во мне способность действовать.
– Колокол!
– Слышу, – сказал я и поехал к ферме, до которой оставалось четверть мили.
Казалось, время остановилось, но потом машина влетела в железные ворота, развернулась и резко затормозила у крыльца. Во всем доме горел свет, но Джун…
