После мне потребовались многие часы, чтобы собраться с силами и составить план, тот самый, о котором я уже упоминал, но, тем не менее, даже сейчас с трудом осмеливаюсь о нем подумать. Я страстно надеялся, что мне никогда не придется им воспользоваться, но теперь, когда яд распространился по моему телу, похоже, придется…
Когда остынут угли моего дома, полиция найдет эту рукопись в сейфе в глубоком сыром подвале, но задолго до того, как погаснет пламя, я вернусь к расщелине. С собой я возьму столько бензина, сколько смогу унести. Мой план действительно прост, и я не почувствую боли. Не почувствуют боли и обитатели этого места, если только на них подействует мощный наркотик. Когда начнет действовать обезболивающее, и пока я буду еще в силах, я вылью бензин на поверхность того зловещего озера.
Мое повествование подходит к концу…
Возможно, сегодня ночью многие удивятся, увидев поднимающийся над торфяниками огненный столб…
Когда Стив Джонс подбирал рассказы для своего сборника 1994 года «Тени над Иннсмутом» – имеется в виду порожденный воображением Лавкрафта злосчастный морской порт и его подводные обитатели, – его выбор, в первую очередь, пал на «Колокол Дагона», написанный одиннадцать лет назад и вышедший в 1988 году в издательстве Поля Гэнли «Weirdbook» – «Вэйрбук». Этот рассказ, написанный в непростые годы, после того как, выполнив свою 22-летнюю норму подневольного труда, я оставил Британскую армию (вместе с финансовой независимостью), определенно выдержан в духе Мифов Лавкрафта. Место действия, однако, – плод моей фантазии и расположено очень далеко от Иннсмута; то же относится к стилю изложения. Я искренне верю, что сам Лавкрафт получил бы от него удовольствие.
I. Глубоководный келп
Меня поражает, как забавно иногда отдельные части информации – фрагменты вроде не связанных между собой фактов, фантазий, порождаемых частично подсознанием, частично смутными ощущениями и интуитивными догадками, обрывки местных легенд и древнего мифа – могут, внезапно соединившись, увеличиться в объеме, так что результат оказывается гораздо больше суммы отдельных частей, как в составной картинке-загадке. А может, и не забавно… может, странно.
То, что море, отхлынув, оставляет на берегу. Наполовину стертая, едва различимая фигура на древней монете в витрине музея. Бабушкины сказки о призраках и звоне затонувшего колокола, слышном во время прилива. Странные теории собирателей угля на морском берегу, попивающих свой эль в старых пабах, где океанский прибой шумит прямо за желтыми от дыма оконными стеклами в виде иллюминаторов. Вот такие вещи, вроде бы никак не связанные между собой.
Но в конце все приобретает очертания чего-то гораздо большего, поскольку все это – лишь части головоломки, а завершенная картина значительнее, чем ее отдельные компоненты. На самом деле, даже грандиознее.
* * *
Много лет назад я пообещал себе никогда не говорить и даже не думать о Дэвиде Паркере и событиях той ночи на ферме Кетлторп (рассказ об этом выглядит настолько абсурдно, что в него трудно поверить). Однако сейчас, годы спустя… ну, возможно, этот внутренний запрет отчасти утратил смысл. С другой стороны, мой рассказ содержит в себе полезное предостережение. Именно по этой причине я, сколь бы невероятными ни казались обстоятельства, считаю своим долгом вооружиться пером и ручкой.
Меня зовут Вильям Траффорд, хотя вряд ли мое имя имеет значение. С Дэвидом Паркером я познакомился еще в школе, в средней школе деревушки при угольной шахте на берегу моря, задолго до того, как он поступил в колледж. Именно я был тем, кого он посвятил в ужасную тайну фермы Кетлторп.
По существу, я знал Дэвида хорошо: сын шахтера, он мало походил на своих сверстников, был по-своему мягок, лишен некоторой свойственной местным загрубелости и их гортанного акцента. Я ни в какой мере не хочу принизить жителей северо-восточной части страны в целом (в конце концов, я сам стал одним из них!), поскольку они поистине соль земли. Однако природа их работы и то, что эта работа постепенно делает с окружающей средой, формирует из них жесткое и клановое сообщество. Дэвид Паркер по своей природе не принадлежал к этому клану, вот и все; и я в то время тоже.
Мои родители родились и выросли в Йоркшире и переехали в город Харден в графстве Дарем, лишь когда отец купил там магазин, торгующий свежей прессой. Поэтому возникшая между нами с Дэвидом дружба основывалась не столько на сходстве характеров, сколько на том факте, что мы оба чувствовали себя чужаками. Дружба, длившаяся в течение пяти лет с того времени, когда нам было по восемь, и возродившаяся спустя двенадцать лет, когда учеба Дэвида в Лондоне закончилась. Это произошло в 1951 году.
Тем временем, за годы, прошедшие между этими датами…
Мой отец к этому времени умер, мать редко выходила из дома. Я же расширил дело, прикупив еще два магазина в Хартлипуле, оба под управлением работящих, надежных менеджеров, и несколько более мелких, но успешно развивающихся фирм, не имеющих отношения к продаже газет и журналов, в местных шахтерских деревнях. Таким образом я, в основном, занимался проблемами бизнеса, но с точки зрения управления, а не тяжкого и, тем более, физического труда. Свободное время я, к собственному удовольствию, проводил в обществе старого школьного друга.
Он тоже хорошо устроился, и в будущем все должно было стать еще лучше. Изучал он архитектуру и дизайн, но всего за два года после возвращения расширил сферу своей деятельности, включив в нее оформление интерьера и ландшафтный дизайн, наладил доходное дело и создал себе в своем поле деятельности безупречную репутацию.
Нетрудно сообразить, что война обошла нас обоих стороной. Мы были слишком юны, чтобы принять в ней участие, и, пока мир сражался, наживали капитал. А когда мир стал зализывать раны и искать новые пути развития, мы уже уверенно стояли на ногах и оказались на гребне волны. Торгашеский подход? Нет. Просто, когда война началась, мы были мальчиками и стали чуть старше мальчиков, когда она закончилась.
Однако сейчас, восемь лет спустя…
Мы были, или воспринимали себя, созданиями сложными в достаточно безыскусном обществе, а такие люди всегда составляют незначительную его часть; и это еще больше притягивало нас друг к другу. Но даже с учетом всего вышесказанного, мы составляли странную компанию. По крайней мере, внешне, на поверхности. О, не сомневаюсь, наши характеры, побуждения и амбиции были схожи, но физически мы были диаметрально противоположны. Дэвид – смуглый, интересный, хорошо сложенный, я – коренастый, рыжеватый и почти мертвенно-бледный. Больным я не был, но рядом с Дэвидом Паркером выглядел именно так!
Итак, тем днем, когда первый ни с чем вроде бы не связанный фрагмент явил себя, а именно, в сентябрьскую пятницу 53-го года – всего за несколько дней до Воздвижения, иногда называемого в той местности праздником Креста Господня, а иногда и гораздо более древним названием – мы встретились в баре, возвышающемся над морем на старом мысу Хартлипул. Во время своих встреч мы обычно старались не говорить о делах, но иногда реальность почти насильно вторгалась в течение беседы. Это был как раз такой случай.
