– Спасибо, Грейс, – сказал незнакомый человек, и голос его тоже походил на золото и солнце. Ведь золото не только прекрасно, но и весомо; солнце не только играет на уютных английских стенах, оно порождает и убивает жизнь.
– Простите, что не встаю, миссис Стэддок, – сказал человек. – У меня болит нога.
И Джейн услышала, что отвечает мягко и чисто, как мисс Айронвуд:
– Пожалуйста, сэр.
Она хотела беззаботно поздороваться, чтобы замять свою неловкость, но сказала почему-то эти слова. Потом она поняла, что сидит у тахты. Она дрожала, ее почти трясло, она надеялась, что не разрыдается, и сможет говорить, и не сделает какой-нибудь глупости. Мир ее рухнул, и случиться могло все.
– Остаться мне, сэр? – спросила мисс Айронвуд.
– Нет, Грейс, – сказал золотобородый. – Не надо. Спасибо.
«Вот оно, – думала Джейн, – сейчас, сейчас, сейчас…»
Он мог спросить что угодно, и она могла что угодно сделать, только сопротивляться не могла и знала, что не может.
2
Несколько минут она не понимала, что он говорит, – не от рассеянности, а от предельной сосредоточенности. Каждая его интонация, каждый жест, каждый взгляд поражали ее (нет, как могла она подумать, что он молод?), и она поняла, что совсем оглохла, только тогда, когда он умолк, ожидая ответа.
– Простите, – выговорила она, надеясь, что не очень краснеет.
– Я благодарил вас, – сказал он, – за великую помощь. Мы понимали, что здесь, в Англии, произойдет одно из самых опасных покушений на человеческий род. Мы догадывались, что институт с этим связан. Но мы знали не все. Мы не знали, что он играет главную роль. Вот почему ваши вести так важны. Но они же ставят нас перед трудностью. Она связана с вами. Мы надеялись, что вы к нам присоединитесь… станете одной из нас…
– А разве нельзя? – спросила Джейн.
– Трудно, – ответил он. – Ваш муж – в Бэлбери.
Джейн чуть не сказала: «Он в опасности?» – но поняла, что беспокоится не за Марка и вопрос этот будет лживым. Прежде она не знала таких укоров совести.
– Вы не можете мне доверять? – спросила она.
– Ни я, ни вы, ни ваш муж не сможем доверять друг другу.
Джейн рассердилась, но не на него, а на Марка.
– Я сделаю то, что сочту правильным, – сказала она. – Если Марк… если мой муж не прав, я не обязана с ним соглашаться.
– Вам так важно, что правильно? – спросил хозяин дома, и она снова покраснела, догадавшись, что это ей не особенно важно. – Конечно, – продолжал он, – дела могут повернуться так, что вы получите право прийти к нам без его ведома и даже против его воли. Это зависит от того, как велика опасность – и для всех нас, и для вас.
– Я думала, опасней некуда, – сказала она.
– Не знаю, – улыбнулся он. – Я не вправе идти на крайние средства, пока не уверен, что другого выхода нет. Иначе мы стали бы как они – делали бы все что угодно, думая, что когда-то кому-то это принесет какую-то пользу.
– Кому же повредит, если я буду здесь? – спросила Джейн.
Хозяин не ответил прямо.
– Наверное, вам нужно уйти, – сказал он. – Во всяком случае, сейчас. Скоро вы увидите мужа. Попробуйте еще раз вырвать его из ГНИИЛИ.
– Как же я могу? – спросила Джейн. – Что я ему скажу? Он только посмеется. Он не поверит всему этому, про человеческий род. – И сразу добавила: – Вы думаете, я хитрю? Нет, скажите, хитрю я?
– Ничуть, – сказал он. – А говорить ему ничего не надо. Ни обо мне, ни о ком из нас. Наша жизнь – в ваших руках. Просто попробуйте убедить его. Вы же все-таки его жена.
– Марк никогда меня не слушает, – сказала Джейн. Оба они думали так друг о друге.
– Может быть, – сказал хозяин, – вы никогда толком не просили. Разве вам не хочется спасти его, как себя?
Этого вопроса Джейн не слышала. Теперь, когда остаться было нельзя, она совсем пала духом.
Не внемля внутреннему комментатору, который уже не раз вмешивался в беседу, показывая ей в новом свете ее слова и поступки, она быстро заговорила:
– Не прогоняйте меня. Дома я все время одна, я вижу страшные сны. Мы с Марком вообще мало бываем вместе. Мне очень плохо. Ему все равно, здесь я или нет. Он бы только посмеялся. Зачем портить мне всю жизнь из-за того, что он связался с мерзавцами? Неужели вы думаете, что замужняя женщина не принадлежит сама себе?
– А сейчас вам плохо? – спросил хозяин, и Джейн ответила было «да», но вдруг увидела правду. Не думая о том, что думает о ней он, она сказала: – Нет. – И только потом прибавила: – Но мне будет хуже, чем раньше, если я вернусь домой.
– Будет?
– Не знаю. Нет, не будет.
Она ощущала лишь мир и радость, ей было так удобно в кресле, цвета так сияли, комната была так красива.
Вдруг она подумала: «Сейчас это кончится, сейчас он позовет ее, и меня прогонят».
Ей казалось, что вся ее жизнь зависит от того, что она скажет.
– Неужели это нужно? – начала она. – Я смотрю на брак иначе. Я не понимаю, почему все зависит от мужа… он ведь не разбирается в таких делах.
– Дитя мое, – сказал хозяин, – речь идет не о том, как вы или я смотрим на брак, а о том, как смотрят на него мои повелители.
– Мне говорили, что они старомодны…
– Это была шутка. Они не старомодны, хотя и очень, очень стары.
– А им не важно, как мы с Марком понимаем брак?
– Да, не важно, – сказал хозяин со странной улыбкой. – Они вас не спросят.
– Им все равно, удался наш брак или нет? Люблю ли я мужа?
Собственно, Джейн хотела спросить не это, во всяком случае – не так жалобно; и она прибавила, сердясь на себя и пугаясь его:
– Наверное, вы скажете, что я не должна вам это говорить.
– Дитя мое, – снова сказал он, – вы говорите мне это с тех самых пор, как мы упомянули вашего мужа.
– Так что ж, это не важно? – снова спросила она.
– Мне кажется, – отвечал он, – это зависит от того, почему он утратил вашу любовь.
Джейн молчала. Правды она сказать не могла, да и сама ее не знала, но в душе ее вдруг возникли стыд за себя и жалость к Марку.
– Виноват не только он, – проговорила она. – Наверное, нам не надо было жениться.
Теперь не отвечал хозяин.
– Что бы вы… что бы эти ваши люди сказали мне? – спросила Джейн.
– Вы действительно хотите знать? – в свою очередь спросил хозяин.
– Очень хочу.
– Они сказали бы так: многие грешат против послушания, ибо любят мало, а вы утратили любовь, греша против послушания.
