Я стал ее утешать: «Ты можешь выйти замуж, в твоем возрасте это уже занятие». Я ее утешал и становился все выше и выше, как Алиса в Стране чудес, а она все меньше и меньше, пока я не стал совсем большим, а она не стала маленькой мамочкой. На этом месте я проснулся. В холодном поту, конечно.
Какой реалистичный сон, директриса как живая, и приемная как в жизни – стол, окно, кактус. Во сне мне было тринадцать. Пубертат – это ужас. Надеюсь, к тому времени, как у меня будут дети, придумают, как их усыплять на время пубертата. Как только ребенок посмотрит на взрослых с выражением типа «а не пошли бы вы все», ему раз – укольчик! Заснул – проснулся взрослым. Родителям не надо будет ходить в школу и кричать директору: «Вы холодная стерва!»
Фрейдистка Татка сказала бы, что нельзя просто отмести сон в сторону. Нужно проанализировать, интерпретировать, сделать выводы… Выводы? Выводы, выводы… В этом сне Мамочка готова на все ради меня – унижаться, умолять. Как и наяву. Какие же из этого могут быть выводы?
Кстати, о Татке. Если вы не так недогадливы, как я, то сразу поняли, что это Татка. Я-то не сразу понял. Минута прошла или две, только тогда я понял – это Татка.
Вообще-то нетрудно догадаться: это не Карл, она не опустится до такой мелкой гнусной мести. Это не Лизавета – Лизавета все делает для личной выгоды, она просто не может ничего сделать от злости, а не для выгоды. Тут как в детективах: хорошие девочки таинственны и опасны, плохие как на ладони.
Ну, и практическая сторона вопроса: из всех нас лишь Таткина мама во всех подробностях знает эти тусовки в Интернете, она могла рассказать Татке про baginya.org. В ее блоге вовсю идет обсуждение Клары Горячевой.
Кроме того, есть очень простой способ узнать о чем-то, что происходит в Интернете, если вы сомневаетесь, – просто спросить.
Я позвонил Татке и спросил: зачем?
– А пусть не думают, что можно ничего нам не говорить, как будто это только их жизнь! Вот я теперь все знаю, знаю, почему мой отец так ненавидит мою маму! Знаешь почему? Я-то дурочка, придумала целый роман, а там нет никакого секрета. Он ее ненавидит без всякого романа, просто ненавидит, и все, – сказала Татка.
Значит, все то время, когда Татке казалось, что с ней происходит драма, просто шла обычная жизнь? Это для нее большое разочарование. Что ничуть не оправдывает Таткину подлость. Разве ее личные комплексы – причина для того, чтобы вмешаться в Мамочкину жизнь и оценивать прошлое, о котором никто из нас ничего не может знать?.. Разве это причина для того, чтобы сломать Мамочке жизнь?
– Так что пусть твоя мамочка не думает, что она захочет – расскажет тебе, захочет – нет, что она может как хочет… Пусть поймет, что не все коту масленица.
Считается, что оскорбления в соцсетях забудут уже завтра… Но кто забудет? Те, кто оскорблял Мамочку, – да, забудут. Но она не сможет забыть, как ее назвали «пожилой графоманкой». …Бедная, бедная Мамочка.
И тут я наконец-то решил: всё. Как-то само решилось: хватит!
Хватит думать о том, что я приемный ребенок. Я слишком сильно ее люблю, чтобы все время думать о том, что я приемный ребенок. Пусть хоть приемный, хоть двоюродный, какая нафиг разница?
Татка сказала бы, что я наконец-то это принял. Что я приемный ребенок.
Может, уже хватит об этом?
Мы с Мамочкой провели в заточении еще два дня. Пару раз я вышел из заточения в магазин по соседству. За мороженым. Шоколадное мороженое помогает ей хоть ненадолго перестать мрачно смотреть в одну точку. Правда, совсем ненадолго, затем она, будто проснувшись, начинает горячо и сбивчиво говорить, то винит себя, то жалеет, затем она будто выключается и опять смотрит куда-то вдаль. Мы съели, наверное, килограмма три, она два – два с половиной, остальное я.
К вечеру воскресенья приехала Помидора. Ей позвонили соседи и сказали, что в воротах торчит машина. Помидора встала за воротами и кричит:
– Признай, что железный ключ надежней, чем дистанционное управление!
Мамочка с другой стороны ворот признала.
– Признай, что была неправа, когда говорила «ты из прошлого века»!
Мамочка признала.
Помидора приехала с чемоданом ключей.
– Почему я с чемоданом? Откуда мне знать, какой именно ключ от ворот? У меня от всего есть ключи. Нет, если вы не хотите, чтобы я вас выпустила… Вас надо выпустить или нет? Так и скажите – «нас надо выпустить».
Мы подобрали ключ (нужным ключом оказался девятый по счету), открыли ворота, Помидора с видом выполняющего на земле волю богов древнегреческого героя или спасателя МЧС вошла в дом и улеглась на диван в гостиной. Лежала на диване в любимой позе, одна рука на груди, в другой сигарета. Мамочка просила ее не курить в доме, она соглашалась не курить, но все равно курила.
– Андрюша, поди сюда, скорее! Я вот почему тебя зову: у тебя стали такие зубы…
– Бабуля, как зубы могут стать? Они какие были, такие и есть.
– Ты что, обижаешься? Ты зря обижаешься. Ты не понимаешь, я ведь переживаю!.. Мне же хочется, чтобы ты был красавец, поэтому я болею за это.
– Бабуля!
– Что бабуля?.. Это для меня самой очень плохо, что я такая. Лучше бы мне было все равно.
Мамочка говорит, что существует «инерция дня»: если полдня валяться в кровати, читать, смотреть кино, дремать, то к вечеру только и остается, что вяло встать на минутку и опять лечь – сил никаких нет… Или, если полдня работать, не отрывая глаз от компьютера, то можно и до ночи работать… Или, если начнешь с утра смеяться, то так и смеешься до вечера или по крайней мере улыбаешься. Инерция дня распространяется на все.
Вот так и Помидора – вдруг начала рассказывать мне о своих предках. Никогда не говорила, а тут вдруг начала, – это на нее распространилось правило инерции, ведь мы в этой комнате два дня говорили о прошлом, очевидно, что-то такое витало в воздухе.
– Я знаю свою семью до восьмого колена.
– Ты ведь знаешь только своих родителей, и то только по именам… Разве это восьмое колено?
– Да, но я была ребенком, разве я могла запомнить восемь колен? Мне было четыре года, когда мама умерла… Твоя прабабушка умерла в первый год блокады, а ты хочешь, чтобы я в четыре года помнила свой род до восьмого колена… Что я о них, о родителях своих, помню? Что папа погиб на Ленинградском фронте, а мама умерла в первый год блокады? Я смотрю на ее фотографию – такая юная, цветущая, – и умерла в первый же год блокады… Ее звали Клара. Я хотела назвать тебя Марком в честь нее.
– Марком в честь твоей мамы Клары?
– Ну, конечно. Моего папу звали Марк, но я его совсем не помню, а маму немного помню… Я хотела назвать тебя Марком в честь их любви. Что тут непонятного?.. Единственное, что мне осталось от папы на память, это школьный русско-немецкий словарик с надписью на обложке «Марк + Клара = любовь».
