Книга Ты как девочка, страница 40. Автор книги Елена Колина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ты как девочка»

Cтраница 40

Она сидела на стуле, правая нога забинтована. На левой ноге ботинок, на правой тоже ботинок, из него торчит бинт. Щиколотка забинтована. Не гипс, а бинт. Сказала: «У меня перелом ноги… почти перелом». Врач сказал: «Почти перелома не бывает, у тебя ушиб». Предложил посмотреть мою ногу, но я отказался.

Лизавета попала под мотоцикл. Она сделала это специально, чтобы я пришел за ней в больницу. Никогда не узнаю, так ли это. Она хнычет, ей больно, так что, наверное, это правда.

Мы шли, поддерживая друг друга, как Лиса Алиса и Кот Базилио: одна хромает, другой приволакивает ногу. И вышли на набережную. И как-то само собой получилось, что мы пошли по льду через Неву. Лизавета сказала: мы должны готовиться к взрослой жизни, и поэтому мы сейчас перейдем Неву по льду.

Я не понимаю, почему я совсем не могу ей противостоять. Лизавета учит английский и испанский, потому что на них говорит весь мир, и французский (для души и если вдруг учиться в Сорбонне). Это я понимаю, подготовка к жизни… А перейти Неву по весеннему льду, при том, что один из нас хромает, а другой приволакивает ногу, – чем это поможет во взрослой жизни? Не понимаю, почему мы при подготовке к взрослой жизни должны утонуть. Или умереть от страха.

Но все оказалось лучше, чем я думал: я ступил на лед и попрощался с жизнью. После того как я попрощался с жизнью, уже не было страшно – чего там, уже все равно.

Мы шли как Лиса Алиса и Кот Базилио, она поддерживала меня, а я ее. Под нами была глубина. Очень темная глубина. От страха Лизавета все время смеялась. Я тоже начал хохотать. Она сказала: «Ну ладно, не смейся, я же знаю, что тебе страшно». Я сказал: «А я знаю, что тебе страшно». Дальше мы уже вместе хохотали от страха.

У берега я подумал: можно перестать смеяться, мы спасены.

У берега лед был тоньше. Мы провалились. Я провалился больше. Лизавета меня вытащила и сама провалилась, и я вытащил ее. Мы долго барахтались на четвереньках, то я падал, то она.

Потом нас вытащили. Лизавета считает, что мы выбрались сами и МЧС могла бы не приезжать. А я считаю, – вода в Неве ледяная. Хорошо, что приехала МЧС.

Мы пошли в кафе и пили там чай с вареньем. И тут на Петропавловке пробило двенадцать. Было всего двенадцать часов, а мы уже успели провалиться под лед.

Это было лучшее утро моей жизни.


Апрель, пятница

Гулял с Карлом в Таврическом саду из вежливости.

Она вдруг спросила, что я сейчас пишу.

Вот прямо так и спросила: «Что ты сейчас пишешь?», как будто мы с ней друзья, как Гоголь с Пушкиным, прогуливаемся и обсуждаем свои литературные дела. Или Хемингуэй с Фицджеральдом.

Но как она догадалась? Никто не мог ей сказать, никто не знает. Неужели это голос крови?

– Знаешь, как я начала писать? Я вдруг стала текстом.

– Тестом? – переспросил я. – Вы стали тестом? Это метафора?

– Ага, и из меня испекли пирожки, – хмыкнула она. – Я вдруг стала текстом, как будто я сама себя пишу… Не понимаешь?

Я не понял: наверное, у меня другая природа творчества, я бы скорей вообразил себя пирожком.

Это было впервые, что она заговорила о себе как о писателе, и я заторопился задать ей вопросы, которые все это время роились у меня в голове. Я все время думал, как она, обычная, с дурацкими женскими разговорами и претензиями, пишет такие сложные необычные тексты, – откуда она берет мысли?

– Самое плохое, что может случиться, – это если сразу опубликуют, да еще и успех. Человек сразу думает: «Я писатель». И дальше старается, с ума сходит, из кожи вон лезет, чтобы вторую написать, – он же писатель… А на самом деле на фига ему становиться писателем, написал одну, и хватит, займись чем-то другим…

– Но ведь у вас сразу был успех, и вам это не помешало.

– Ну, я другое дело. Я гений.

Она шутит или всерьез?

– Я написала первую вещь, напечатали, – проснулась знаменитой. Считается, что сейчас все не так, что писатель должен быть на виду, в соцсетях: написал текст, получил три тысячи лайков и проснулся знаменитым, как будто книжку издал. Да ведь это чушь собачья, люди хотят того же, что и раньше: чтобы ты создал мир, в нем жили сложные персонажи, чтобы был катарсис. Люди по-прежнему любят Шекспира, а пост в соцсетях утром лайкнули, вечером забыли.

Я вдруг сказал ей то, что беспокоило меня больше всего:

– Сколько раз нужно пробовать, если не получается? Написал первую книгу, ее не напечатали, потом вторую, третью… Сколько раз можно пробовать, чтобы не стать неудачником?

– Не знаю. Откуда мне знать? Один раз или тысячу. Если ты писатель, ты не думаешь, как Клара, кому нужен твой текст, сотне теток или десяти тысячам. Мой текст нужен мне, и точка.

– Но если все-таки не получится?

Она вздохнула, я ей, наверное, надоел.

– Ни от одного занятия столько не ждут взамен, сколько от литературы. Ведь в текст вкладывается собственная личность, такая прекрасная, такая суперская, да и вообще впереди маячат неплохие вещи – слава, бессмертие. Но если сразу не получается, тогда так, первый вариант: начинаешь всех ненавидеть, говорить, что тебе завидуют, что издательства не хотят вкладываться в твою раскрутку и читатели безвкусные идиоты, которым подавай только Клару Горячеву. Из этих обид и претензий вьешь вокруг себя уютный кокон и сидишь внутри всю жизнь. Хорошо еще завести подругу, которая сторожит у входа и на всех тявкает, думая, что охраняет гения, а не завистливого неудачника. Татка твоя подойдет, Лизавета нет.

– А второй вариант?

– Второй вариант… Кто-то перестает биться башкой в закрытую дверь, кто-то продолжает… Но есть и хорошая новость: вариант Энди Уорхола. Знаешь историю, как он хотел подарить картину Музею современного искусства в Нью-Йорке? Они ему отказали! Ответили: «Место на складах нашей галереи ограничено». Даже на складах у них нет для него места! А он ничего, отряхнулся и стал Энди Уорхолом.

Ох, эта поучительная история не для меня. Я представил себя на месте Уорхола: я бы сначала умер от огорчения, потом перестал писать, потом по-настоящему умер и никогда не стал бы Энди Уорхолом.

– Хочешь совет мэтра? – засмеялась. Она, когда смеется, еще больше похожа на ястреба. – Ну, вот тебе совет: никто, кроме тебя, не знает, как тебе писать. Ты один это знаешь. Главный враг писателя – хороший вкус. Когда будешь придумывать свой мир, помни, что каждый в чем-то облажался и смертельно боится. Особенно те, у кого с виду все прекрасно.

– Каждый облажался? И вы? – спросил я. Она такая самодовольная. Человек все-таки должен хотя бы иногда сомневаться в своем величии.

– Кто, я? О, да. Я вообще дура. Думала, что можно быть не одинокой. Клара такая милая, обаятельная, всех любит, у нее и романчики такие… читательницы любят ее как подружку. А я всегда была одинокая. У меня за всю жизнь была одна подруга и одна любовь. Я еще девочкой знала: есть мой тип мужчин, увидишь такого на фото или в жизни, и все – проваливаешься, внутри тебя метель метет, про это все песни, все книги. Но я никого не встретила, как только ближе подойдешь, понимаешь – не тот! Или он, к примеру, дурак, тогда сразу волшебство пропадает, в общем – нет. А вот он… Я когда его увидела – тут сразу без вопросов – это он, и он мне хоть умри нужен, и дальше я живу с ним и для него.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация