Ничего нет лучше Воробьевых гор, ничего нет лучше, чем учиться здесь. Ведь если бы я не была студенткой нашего факультета, вряд ли бы Андреев взял меня к себе на работу. Вряд ли я бы попала к нему на эфир, да еще в каком качестве! «Мои директоры»! Написал он… Конечно, я слышу легкую иронию, приятную, ласковую, в неправильной форме множественного числа. Он и устно подчеркивает, смеясь, говорит не «директорá», а «дирéкторы», и это звучит как-то тепло, по-домашнему… по-старинному… когда мужчина не говорил женщине: «Ты мой партнер…» Я знаю, что в те времена было очень страшно жить, и это все сказки… Но то, что происходит у меня с Андреевым, – это тоже сказка… Самая прекрасная сказка с волшебным концом, я это чувствую…
– Ты какая-то сегодня… – Ульяна проговорила это невзначай, не осуждая, не спрашивая, просто констатируя. – Хорошее настроение?
Почему она с таким значением это спрашивает? Как будто хочет сказать: «Ну как у тебя может быть хорошее настроение?»
– Да, – улыбнулась я. – Очень хорошее. Тебе не писал Андреев, не говорил, когда мы снова нужны на каком-то эфире?
– Нет, – коротко ответила Ульяна и прикусила губу.
Да что такое!.. Может быть, он ей что-то написал? Может быть, ему нужен теперь только один директор, и он выбрал кого-то из нас? Почему? Есть какая-то причина? Личная?
Я столкнулась глазами с нашей преподавательницей по философии, Татьяной Абрамовной Шульман. Наверное, я как-то странно выгляжу, почему она так долго на меня смотрит?
– Вы же не в школе, я не могу каждого из вас собирать по кусочкам, – прокомментировала философичка.
А что, я развалилась на кусочки? Я так выгляжу? Ну, понятно, голова у меня сейчас не вполне правильно прикручена, в ней мечутся веселые, радостные, совершенно неожиданные мысли… А что будет, если я вдруг уйду в декрет? Я вернусь сюда? А на какой курс? На этот же? Или на курс позже? А почему я должна уйти в декрет? А вот уйду и все! И будет у меня другая фамилия! Я, в отличие от кое-кого, кто любит по утрам долго пить кофе на веранде и смотреть на далекие белые шапки не наших гор, возьму фамилию мужа…
Почему я решила, что Андреев на мне сразу женится? Почему, почему… Потому что он – порядочный. Его же за километр видно. И я порядочная. Я, например, сразу соглашусь выйти за него замуж. И… дальше… все понятно, как все будет. Только непонятно, приглашать ли на свадьбу Ульяну. Ведь я так и не смогла понять, нравится ли ей Андреев или это я все придумала от ревности, а она просто уважает его как старшего товарища, талантливого и смелого.
Я никак не могла остановить свои мысли. И мне не хотелось их останавливать. Потому что теперь все пазлы сложились. И понятно – зачем я приехала в Москву, уехала из дома – чтобы встретить Андреева. И понятно, почему Андреев вдруг, всегда сам справлявшийся со всем, пригласил помощников. И пришли – мы. Больше никто. Или же он – выбрал нас. Он же нам не рассказывал, сколько еще к нему приходило добровольных помощников. А он выбрал – нас. Он выбрал – меня.
Я никак не могла понять, о чем говорят сегодня на философии. Что-то такое далекое и отстраненное… Гегель… метафизика…
– Если хотите, вы можете выйти, – продолжала почему-то привязываться ко мне Татьяна Абрамовна, нервно поправляя лямку легкой, воздушной летней кофточки, ярко-малиновым облачком пузырящейся на ее пухлой фигуре.
Что я ей далась? Некоторые спят, сидят с полуприкрытыми глазами. Кто-то, наоборот, рвется отвечать, как в пятом классе, тянет руку, кричит с места. Шульман пообещала полуавтомат на экзамене летом, если будешь активно отвечать. Почему сейчас из двенадцати девочек и двух мальчиков – тех, кто пришел из нашей группы на философию, – она выбрала именно меня и привязалась?
– Как Гегель доказывает имманентный синтез бытия и ничто? – спросила Татьяна Абрамовна, прищуриваясь и поблескивая большими очками. Видя, что я молчу, она продолжила: – Хорошо. Не читали или не поняли?
– Читала, – уклончиво ответила я.
– Тогда скажите, на кого он ссылается, с кем спорит, с кем из философов соглашается? Имена-то хотя бы помните, если, судя по всему, не поняли суть?
Я кивнула. Конечно, должна помнить. Я ведь начинала читать Гегеля в поезде, еще когда домой ехала. У нас задание на две недели. Начинала, но не помню ничего. Пустота в голове.
– Ну что? Спит ваш разум? Могу и балл снизить на экзамене – всем, у кого разум спит. Взяли моду – ничего не читать, не готовиться к семинарам… Зачем вы сюда поступали? И все вообще, и вы лично… В Московский государственный университет – зачем? Шли бы попроще куда-нибудь, где ни Гегеля, ни Канта, ни Шопенгауэра вас читать не заставят. Научат продавать никому не нужное и пойдете гулять со своими гуманитарными дипломами…
Я растерялась. Так у нас никогда не было. Обычно отвечают те, кто хочет… Ульяна спокойно, как будто так и надо, не поворачивая ко мне головы, подвинула тетрадку.
– Вот же, у тебя написано, – негромко, но внятно сказала она, так, чтобы услышала Шульман.
Я взглянула на листок, исписанный быстрым, но довольно четким и разборчивым почерком Ульяны.
– Гегель ссылается на Платона и Канта, – ответила я, стараясь не смотреть в тетрадку. – Он доказывает, что чистое бытие и чистое ничто есть одно и то же.
– Труд Гегеля как называется, о котором вы говорите?
– «Наука логики», – навскидку сказала я. Ведь именно такая книжка лежала у меня в сумке, когда я ездила домой.
– Не кажется мне, что вы понимаете то, что говорите… Сидите, запрокинув голову и мечтая… Иными словами – не кажется мне, что вы мечтаете о Гегеле! – Шульман хмыкнула, но уже не так рассерженно. – Вы вообще понимаете – все вообще, я не только к… м-м-м… блондинке обращаюсь, – что мы все деградируем? Теряем то, что человечество копило тысячелетиями? Не понимаем слов, сложных символов, наши символы примитивны и убоги, как на заре человечества, когда не было ни Библии, ни Корана, когда люди ели друг друга, пили кровь врага, шили плащи из кожи врага…
– Белые плащи… – проговорила Ульяна. – Чем длиннее плащ, сшитый из кусочков кожи, тем ты славнее.
– Читали? – подняла выщипанные не по моде в тоненькую ниточку брови Шульман. – Очень странно. А где? В журнале? Или в Интернете?
– У Геродота, – спокойно ответила Ульяна. – Брала книгу в библиотеке.
– Да… вот… кто-то еще читает… даже странно, а так и не скажешь… – еще немного побубнила, ища что-то в компьютере, Татьяна Абрамовна (у нее там были вопросы, которые она нам задавала – кстати, в компьютере, не в голове ее, – вопросы о том, что такое «ничто»…) и – ура! – отвязалась от меня.
– Ульян, Ульян… – завозился сидящий за нами Антон, изнывающий от скуки и то и дело пытавшийся заплести мои распущенные волосы в косу.
– Что тебе надо? – совсем не грубо, а скорее даже ласково спросила Ульяна.
– А зачем ты Геродота читала? – Антон, как и я, тоже услышал неожиданную приязнь в голосе обычно совершенно равнодушной ко всем мальчикам Ульяны.
