Мы записали свои данные прямо в его ноутбук. Я успела заметить заставку, пока он закрывал почту и открывал документ. Девочка лет семи, его дочка Аня. Лариска постоянно выставляет ее фотографии: Аня ест американский гамбургер, Аня читает американскую книжку, Аня гуляет с собакой по парку, где много американских надписей…
Мне кажется, что Лариска ставит эти фотографии исключительно для Андреева. Потому что у нее практически подписчиков нет, кроме двух ее подруг, которые комментируют фотографии по-английски, хотя сами из России, а где живут – не знаю. Почти каждый день Лариска выкладывает фотографии Ани, часто на этих фотографиях она появляется и сама. И всегда с одинаково загадочным видом.
У Андреева сейчас мелькнула заставка, где Аня держит на ладони одуванчик и собирается его сдуть. Понятно, что фотографировал он сам, он хороший фотограф. Какой чудесный момент здесь пойман… А в Новый год он выставил молча, без подписи, Анину фотографию, где она сидит в каком-то кафе, облокотившись о стол, подперев щеку одной рукой и грустно смотрит на Андреева. Почему ребенок так грустно смотрит? Что происходило до этого снимка? О чем говорили Андреев с Лариской? Или он пришел с Аней в кафе один? Почему? Как странно… У них такой замечательный, скромный, но очень милый дом в красивом месте Подмосковья. Я набирала в поиске и видела окрестности. Я бы с удовольствием там жила. Да я бы жила и в этой серой комнате с окном, забитым фанерой, если бы здесь можно было жить с Андреевым… Я почувствовала, как от собственной неожиданной мысли краснею, и быстро отвернулась от Ульяны.
– Ты что? – негромко спросила она. – Не хочешь встречать Сулидзе?
– Нет-нет… – Я потерла щеки. – Все хорошо. Пойдем.
– Нам на проходную идти? – спросила Ульяна так спокойно, как будто всегда лишь тем и занималась, что работала директором передачи у Андреева. Пусть это и не «настоящая» телевизионная передача. Хотя сейчас настоящее – то, что нужно и востребовано. А по телевизору одни враки и реклама – не только обычная, но и скрытая. Начинаешь смотреть какое-то политическое ток-шоу, а туда прорываются (или же их специально приглашают) те, которым все равно за кого орать, главное, платили бы деньги. Люди не верят ни во что, ничего не делают по сути, а зарабатывают на жизнь беспринципным враньем.
Что такое Сулидзе, который, я точно знаю, какое-то время был ярым антисоветчиком, антисталинистом, антикоммунистом, а теперь вдруг стал выступать то ли против режима, то ли против системы (это ведь разные вещи), мне бы было интересно понять. Яркая личность, неординарная. Но зачем он это все делает? Ищет, мечется? Или это способ заработать деньги? Или же просто – жажда известности, которая приводит многих к настоящему личностному коллапсу? Человек полностью теряет себя, перестает сам понимать – кто он и что он, пока карабкается, лезет, ползет к известности, не хочется говорить – к славе. Все-таки слава это другое.
– Да, – ответил Андреев одной Ульяне. Взглянул коротко, но так выразительно…
Ясно. Кажется, мне здесь нечего больше делать. Она ему понравилась. Посмотрел на меня, на нее и – выбрал. Или я вообще ничего не понимаю в жизни.
Ульяна пихнула меня в бок, когда мы вышли, и засмеялась:
– Видела, как он на тебя смотрел?
– Нет. Он смотрит только на тебя.
– Не выдумывай! – Ульяна откинула назад меховой капюшон.
Белый пышный мех непонятно какого зверя очень шел к ее ярким темным глазам. Мне любого зверя жалко, поэтому я не ношу натуральный мех, даже если это просто помпон на шапке.
Я не поняла, искренне ли она говорит. Не такая уж Ульяна, кстати, красотка. Когда не выспится – от глаза по щекам идет лишняя линия, появляются припухлые мешки, вот как сегодня… Но что-то есть в ней такое, что заставляет мужчин крутиться на пупе, чтобы она хоть раз взглянула на них. И это опровергает всю обычную «науку общения с мужчинами» – кокетничай, крутись, сверкай глазами со значением… Ульяна нисколько не старается им нравиться, подсмеивается над ними или не обращает внимания, одевается со вкусом, но так, что кажется, она говорит: «Мне на вас и весь ваш мужской мир, моду, придуманную мужчинами для ублажения мужчин, – наплевать с высокой колокольни, на которую вам никогда не залезть. А я – там. И смотрю на вашу возню свысока». Казалось бы, это должно отталкивать. Мужчинам же нравится, когда женщины сильно разрисованы, показывают ноги, обтягивают попы, хихикают, привлекают их… Почему тогда им нравится Ульяна?
Я, конечно, тоже не стараюсь никому нравиться, ни на какие специальные ухищрения не иду… Но я – блондинка. А это заложено где-то глубоко в спрятанной внутри мужчины программе размножения, которой он и следует, и сопротивляется одновременно – блондинка, по мужским понятиям, заведомо женственнее, блондинка нежнее, блондинка привлекательнее… Тем более блондинка с милыми чертами лица, как я. Про ум ничего, правда, не сказано. А многие мужчины и не понимают, умна женщина или нет. Им самим нечем понимать.
На самом деле очень интересно – почему так происходит? Блондинки, что – спокойнее? Покорнее? Здоровее? Соответствуют потерянному в веках идеалу? Или они – олицетворение потерянной древней расы, от которой остались осколки, гены белокожих, светловолосых, светлоглазых людей, гены нестойкие, размывающиеся? Есть один араб или еврей в роду – все дети несут отпечаток. Еврея уж точно не спрячешь, так же как бурята, армянина, корейца… А был в роду один сероглазый блондин – был и нету. Вот я и думаю, особая любовь мужчин к блондинкам – может быть, это какая-то загадочная программа сохранения белокожего, светловолосого, светлоглазого человека, которую они не осознают, но следуют ей?
– Что? – Ульяна обернулась. – Что-то не так?
– Нет.
– У тебя такой вид, как будто ты решаешь сложную задачу.
– Да.
– Какую? – Ульяна насмешливо фыркнула.
– Думаю, кто…
Я не успела досказать, потому что у меня зазвонил телефон, незнакомый номер.
– Проверка связи, – весело сказал тот голос, который мне снится по ночам, самый лучший голос.
– Здравствуйте, – от растерянности сказала я.
– Подожди, ты кто?
– Я… Надя. То есть… Тузик.
– Ага, – засмеялся Андреев, – значит, ты все-таки Надя, Надежда. Здорово. Хорошо. Вы его видите?
– Пока нет.
– Мне уже шофер звонил, Сулидзе бесится, что никто не встречает. Сейчас он еще увидит наши коридоры и нашу студию. Заболтайте там его, пожалуйста, товарищи директоры. Засверкайте политика глазами.
Я слышала, как он улыбается в трубку. Он позвонил мне. Мне! Хотя Ульяна первой записала свои данные. Он – позвонил – мне.
– Что? – Ульяна подняла брови. Красивые, ровные, темные, не нарисованные, шелковые…
Как еще сказать? Я брови сегодня подрисовала, потому что им не хватает густоты. Не от глупости своей подрисовываю, а чтобы глаза были выразительнее. А зачем мне это надо? Чтобы нравиться Андрееву. Всё, точка. Сразу стало легче.
