«Стало быть, она замужем…» – пронеслось в голове у Веты, и она тут же рассердилась на себя за чувство облегчения, которое испытала. Вот как, оказывается, она хочет, чтобы муж остался с ней, и готова забыть про его измену!
– Только понимаешь… – бормотала Лариска, – эта Ирина, конечно, интересная баба, что говорить. И одевается… – Она пренебрежительно поглядела на Ветину серую курточку и довольно поношенную сумку и добавила тактично: – Не так, как мы с тобой… Но все же… дом у нас самый обычный, типовой, квартира у этой Ирины так себе, как въехала, так ремонт и не делала. Так что смело могу утверждать, что муж ее не так чтобы богатый.
Лариска поглядела очень выразительно, и Вета поняла все, что она недоговорила: если эти двое столь явно увлечены друг другом, то они не боятся ни обманутого мужа, ни обманутой жены. Стало быть, у них далекоидущие планы. И если муж у этой… кошки драной самый обычный человек, а вовсе не богач (а уж это так и есть, Лариска врать не будет), то вполне может ей прийти в голову мужа этого поменять на сказочного невероятного супермужчину, каковым вполне может показаться Ветин муж. А что, она же в свое время влюбилась в него, как… как полная дура. Первое впечатление он произвести умеет, этого у него не отнимешь.
– Выгони ты его первая! – жарко шептала Лариска. – Ну в конце концов, должна же у тебя быть гордость!
– Какая еще гордость, – думая о своем, отмахнулась Вета.
– Женская! – с готовностью ответила Лариса. – Надо же, какая сволочь! Совершенно никого не стесняются, ходят по двору! А если ты ко мне в гости пришла бы? А кстати, хочешь, пойдем выследим их!
– Да ты и так все про них знаешь, куда уж выслеживать! – усмехнулась Вета.
Занавеска колыхнулась, и в закуток заглянула директриса Мария Петровна.
– Девочки, а что вы тут делаете? – удивилась она. – Рабочий день, между прочим, давно начался!
– Если у вас понос, так прямо и скажите! – рыкнула Вета.
– Ой! – пискнула Лариска. – Мария Петровна, она не в себе!
– Иветта Вячеславовна! – протянула директриса возмущенным контральто. – Это уже переходит всякие границы!
Но Вета не дала ей договорить, она плечом отодвинула директрису так, что та свалилась на Лариску. Ломаный стул не выдержал двоих и окончательно доломался. Пока эти двое барахтались на полу, Вета выскочила из закутка и отправилась на свежий воздух. Работать сегодня она была не в состоянии.
В голову, обдуваемую прохладным ветерком, пришла здравая мысль позвонить Арсению Неелову. К счастью, он согласился перенести их свидание с вечера на сейчас.
Арсений ждал ее около букинистического магазина на Литейном проспекте.
Это самый старый такой магазин в городе. Он открылся в тридцатые годы прошлого века, работал даже в страшные дни блокады. Сюда приезжали за нужной книгой книголюбы не только из нашего города, но и из Москвы и из других городов огромной страны. Здесь был не столько книжный магазин, сколько настоящий клуб любителей книги.
Около входа в магазин роились люди самого разного вида и возраста – старики в поношенных пиджаках и обтрепанных брюках, солидные господа среднего возраста в хорошо отутюженных костюмах, молодые парни с горящими глазами. Всех их объединяла одна всепоглощающая страсть – книги.
Арсения здесь знали. С ним здоровались, спрашивали его о чем-то своем, совершенно непонятном постороннему человеку.
К нему подошел тщедушный старик в сдвинутом на ухо засаленном берете, в пляжных шлепанцах на босу ногу. Приподняв краешек берета, старик церемонно поклонился Вете и проговорил:
– Арик, как поживаешь? Тут один гражданин сомнительной наружности интересовался «Диалогами» семьдесят четвертого года. У тебя ведь, кажется, есть экземпляр?
Вета подумала – как же должен был выглядеть тот гражданин, что даже этому чучелу его наружность показалась сомнительной?
Арсений, однако, ответил не моргнув глазом:
– Извините, Ардальон Гаврилович, сейчас я занят другим вопросом, мне не до «Диалогов». Тем более что вы сами сказали, что тот гражданин был сомнительной наружности… а вот скажите мне, где я могу найти Револьда Марксэновича?
– Иисусова? – переспросил старик. – Так он здесь уже дня три не появлялся. У него срочная работа, совсем зашивается, так что ищи его на Бассейной…
Через четверть часа Вета и Арсений подъехали к унылому трехэтажному дому на Бассейной улице – той самой, которую каждый знает с детства по стихотворению «Жил человек рассеянный на улице Бассейной».
Арсений закрыл машину и вошел под арку дома.
Они попали в обычный городской двор – с чахлыми кустиками, детской площадкой и непременным проржавевшим «запорожцем», давно превратившимся из средства передвижения в памятник советскому автопрому.
Впрочем, от обычного двора этот двор отличался тем, что за детской площадкой виднелся одноэтажный кирпичный флигель. Должно быть, когда-то в нем располагалась кочегарка, теперь же флигель был переоборудован в столярную мастерскую.
Эту-то мастерскую и арендовал последние годы Револьд Марксэнович Иисусов.
Имя Револьд расшифровывается как «Революционное движение», Марксэн же, как нетрудно догадаться, – «Маркс и Энгельс». Своим необычным именем господин Иисусов был обязан не столько коммунистическим убеждениям покойного родителя, сколько его боязливому характеру.
Покойный батюшка боялся, что в стране воинствующего атеизма крамольная фамилия Иисусов принесет ему самому и его единственному отпрыску бесчисленные неприятности, поэтому собственное сомнительное имя Маврикий он поменял на Марксэн, а сына сразу назвал Револьдом, чтобы облегчить его судьбу и открыть перед ним дорогу в светлое будущее. Революционное имя не спасло Марксэна, он все же получил срок за не вовремя рассказанный анекдот, сын же его благополучно дожил до весьма зрелого возраста, занимаясь солидным и уважаемым делом столяра-краснодеревщика.
В наше время уважающий себя представитель среднего класса уже не может удовлетвориться типовой шведской мебелью из магазина «Ikea», он тянется к прекрасному и хочет поставить в своей гостиной старинное бюро, горку или хотя бы антикварный столик из карельской березы. Однако не каждый может себе позволить отлично отреставрированную мебель из дорогого антикварного салона, и тут выходит на сцену Револьд Марксэнович. Он берет скромный бабушкин комод или шкаф, в котором последние пятьдесят лет держали картошку, снимает с него верхний слой выцветшего и потемневшего лака, ставит на место дверцы и ножки, восполняет утраченные детали и возвращает счастливому хозяину вполне достойное антикварное изделие.
Арсений подошел к дверям мастерской и позвонил.
Поскольку на звонок никто не отреагировал, он постучал в дверь кулаком, а потом ногой.
На этот раз откуда-то из глубины флигеля донесся приглушенный голос:
– Заходите, не заперто! Только головы берегите!
