Эпилог №1
10.45
Из вокзала выходит патруль, лениво осматривает территорию и останавливается своим тяжёлым взглядом на инвалиде. Они подходят к мужику, о чём-то с ним переговариваются, инвалид им улыбается так же бессодержательно, как 45 минут назад улыбался нам, они наседают на него с двух сторон, наконец, один из них, очевидно старший, не выдерживает и валит с носака по патефону, который тут-таки отлетает вбок и печально замолкает.
— Нужно было забрать инвалида, — говорю я Васе.
— Куда — в лагерь? Они же тут свои, должны договориться.
— Какие свои? — говорю. — Смотри, суки, что с машиной сделали.
Мы сидим уже в вагоне своей электрички, которая вот-вот должна отправиться, и смотрим, как инвалид пытается встать и собрать в кучу кишки своего патефона. Но один из ментов, очевидно, младший, быстро подбегает к сломанной машине и ещё раз пинает её ногой, от чего патефон снова поднимается в воздух, и, тяжело перелетев, падает возле самого входа в вокзал.
— Я сейчас, — вдруг произносит Собака.
— Подожди, — останавливаю я его. — Ты куда?
— Стой, Собака, — кричит Вася. —Мы уже едем.
— Едьте без меня, — кричит он и выходит.
— Что с ним?
— Не знаю, — произносит Вася. — Может, ему хреново.
— Давай выйдем подождём, — предлагаю.
— Куда подождём? А Карбюратор? Хрен с ним — пусть остаётся. Приедем — заберём.
10.47
Электричку передёргивает и мы отправляемся дальше на Восток, но ещё успеваем увидеть, как наш друг-еврей-Собака-Павлов подходит к одному из ментов, к тому, который старший, поворачивает его к себе и прицельно заряжает ему просто в его сержантское ебало так, что картуз валится на землю, да и сам сержант валится, но ему на выручку — успеваем заметить мы — кидается другой патрульный, тот, который младше, а из самого вокзала выбегают ещё двое или, может, даже трое ублюдков в униформе — успеваем посчитать мы — собственно, это и всё, что мы успеваем. Электричка отъезжает, давай, кричу я Васе Коммунисту, рви стоп-кран, ты что — дурак? спрашивает Вася, какой стоп-кран, это всего-навсего электричка, всё, говорит он, проехали.
10.51
Сначала Собаку бьют прямо на платформе, постепенно вокруг них собирается толпа, инвалид успевает куда-то убежать, вместе с кусками своей ретро-машины, потом постовые затягивают бессознательного Собаку к себе в опорпункт, приковывают наручниками к лавке, поливают водой из ведра и начинают бить по новой, хотя пользы от этого уже и мало — для Собаки так точно. В какой-то миг, уже когда он, опять без сознания, лежит на мокром полу, из его глотки выбиваются две усталые форели и, стуча хвостами по цементному полу, скачут под лавку и серебряно поблёскивают ломанной чешуёй.
Под вечер он таки приходит в себя, обиженный им сержант уже попускается, ладно, говорит, сука, давай, едь в свой Харьков, чтобы я тебя тут не видел, увижу — убью, они с напарником загружают Собаку в проходной вечерний на Харьков, предупредив проводника, чтобы тот не забыл в Харькове скинуть тело, проводник стремается, но что делать, в вагон окровавленного Собаку не пускает, вынес ему воды, на говорит, обмойся, Собака тяжело ведёт разбитой головой, не совсем понимая где он и кто он. Так и сидит в тамбуре на полу до самого Харькова, там проводник открывает дверь и помогает ему спуститься вниз, Собака делает несколько шагов, но теряет равновесие и едва удерживается на ногах, потом всё же собирается и выходит в город. Через час он приползает к своей бабуле-ветерану, о, говорит бабуля, Виталик, где это ты был? нормально, говорит Собака, всё нормально, и падает возле холодильника.
Через два дня бабуля вызывает скорую. О, в свою очередь говорят врачи, у него же сотрясение мозга, и ключица, кажется, сломана, они выносят Собачье тело на улицу и везут лечить.
Через несколько дней Собака приходит в себя, врачи к нему быстро привыкают, его перестаёт тошнить, вроде бы всё хорошо, Собака даже начинает подниматься с кровати и гулять по коридору, дружит с персоналом и вообще идёт на поправку. В субботу, когда в отделении остаётся только дежурная сестра, Собака залазит в кабинет к зав. отделения, находит там спирт, аскорбинку, и ещё какие-то таблетки, и всё это сжирает тут-таки — в кабинете зав. отделения.
Следующим утром Собаку находят на полу в кабинете, изо рта Собаки течёт слюна, его начинают откачивать, а откачав, думают — что с этой сукой теперь делать. Оставлять его у себя обиженный персонал отказывается.
Лето Собака проводит на дурке. Он быстро полнеет и дичает, настоящая тебе дикая собака динго, у него вырастает густая чёрная шевелюра, днём он ходит в больничный сад и собирает яблоки. Яблоки Собака приносит своим соседям, сам он их не ест, неизвестно почему. Однажды Собака встречает на дурке Чапая. Тот идёт сосредоточенный, в спортивных штанах и рваных кедах, и несёт в руке тормозок, из которого торчит шейка бутылки. Чапай Собаку не узнаёт.
В сентябре Собаку вызывает врач, значит, так, говорит, Виталий Львович, замучились мы вас лечить — как-то так он ему говорит, возможно, не дословно так, но приблизительно — замучились, говорит, мы вас тут лечить, так что собирайтесь. Куда? устало переспрашивает Собака. Ну, говорит врач, выбор у вас небольшой — или сядете, правда ненадолго, или в стройбат. Я не хочу в стройбат, говорит Собака, у меня эти, как их — религиозные убеждения. Какие убеждения? не понимает его врач. Религиозные, говорит Собака. Я мормон. Мормон? переспрашивает врач. Мормон, — менее уверенно произносит Собака. Значит, сядете, говорит врач. Собака выбирает вооружённые силы. Врач отпускает его назад в палату, думая, как всё-таки плохо пахнет изо рта у этого больного.
Больше я его не видел.
Эпилог №2
11.15
— Это ваш друг?
— Друг.
— Хороший парень. Жаль его.
— Жаль, — говорю. — А что мы могли?
— Я ничего не говорю. Просто говорю — жаль.
— Может они его отпустят?
— Может. Может и отпустят, — говорит тётка и замолкает. Она едет с нами ещё от Конечной, тоже ждала на вокзале два часа, теперь вот сидит напротив и говорит.
— Берите, — неожиданно говорит она и достает из своей безразмерной сумки резиновую грелку.
— Что это? — спрашиваю.
— Спирт.
— Что — настоящий спирт?
— Да. Чистый.
— А откуда он у вас?
— Из Польши привезла.
— Из Польши?
— Да. Ездила, — произносит тётка, — товар возила, ничего почти не продала. Оставлять жаль было, вот назад и везу. Берите, выпейте за своего друга.
— Да ладно, — говорю, — не надо.
— Берите-берите, — произносит тётка и отворачивается от нас к каким-то своим знакомым из соседней лавки.
