Все эти годы Дэнни балансировал на краю и в результате оказался банкротом. Закончилось тем, что он позвонил матери и попросил помощи, самой малой, лишь бы не потерять дочь. И мать ответила, что готова отдать ему все, что у них есть, если увидит внучку. Потом были ее руки на радостном Зоином личике, ее слезы на платье в цветочек.
— Печальный рассказ, — произнес Майк, наливая себе вторую рюмку текилы.
— Это точно, — отозвался Дэнни, сжимая в ладонях банку диетической колы. — Надеюсь, со счастливым окончанием.
Глава 56
— Всем встать, — объявил судебный пристав.
Старинное обращение казалось неуместным в современном интерьере. Здание нового суда Сиэтла было выполнено в ультрамодном стиле: стеклянные стены, сверкающие металлические балки, выступающие по углам, бетонные полы и лестницы, покрытые каучуком, под потолком плоские квадратные светильники, сияющие странным голубоватым светом.
— Достопочтенный судья ван Тигем.
В зал вошел пожилой человек в черной мантии. Невысокий, полный, его длинные волнистые седые волосы были аккуратно зачесаны с одной стороны головы на другую. Над глазами нависали густые темные брови, похожие на двух мохнатых гусениц. Говорил он с заметным ирландским акцентом.
— Садитесь, — велел он. — Начинаем судебное заседание.
Вот так начался суд. По крайней мере, в моем воображении. Не стану пересказывать всех деталей, потому что не знаю. Я не присутствовал в зале, ведь я — собака, а собак в суды не пропускают. Мое единственное впечатление о суде составлено из картин и мечтаний, порожденных моей собственной фантазией. Известные мне факты я по-черпнул из рассказов Дэнни, мое же собственное представление о зале суда основывается, как я уже говорил, на просмотрах моих любимых фильмов и телешоу. Все дни я соединил воедино, но получилось, по-моему, неважно — нечто вроде незаконченного пазла, где собрана рамка, углы, бока, а сердцевина и нижняя часть остались пустыми.
Весь первый день суда адвокаты сторон провели в прениях, на второй день выбирались присяжные. Дэнни и Майк не особо распространялись относительно этих событий, и я могу сделать вывод, что все шло, как и предполагалось. В те два дня Тони и Майк приезжали к нам ранним утром, затем Майк с Дэнни отправлялись в суд, а Тони оставался присматривать за мной.
Мы с Тони ничем особенным не занимались и разговаривали мало. Сначала сидели читали газеты или совершали короткие прогулки, либо сразу шли в «Баухаус», где был бесплатный доступ в Интернет, и Тони проверял свой электронный почтовый ящик. Тони мне нравился, несмотря на то что он постирал мою собачку. А может быть, как раз поэтому и нравился. Собачка моя, бедная малютка, в конце концов вся поистрепалась, разошлась по швам и без церемоний и поминальных речей была выкинута в мусорный бак. Да и что я мог сказать, кроме как: «Дорогая моя собачка! Собачечка!» Ничего другого мне и в голову бы не пришло. Я видел, как Дэнни зашвырнул ее в мусорный бак — и большой привет моей собаченьке.
На третье утро, когда подъехали Тони с Майком, я почувствовал в воздухе запах перемен. Обстановка в суде явно накалялась, исчезли банальности и остроты. Начиналось собственно рассмотрение дела. Мы все дрожали от нетерпения. Какие уж тут смешки, если на кону будущее Дэнни.
Позднее я выяснил, что мистер Лоуренс сделал бесстрастное и ошеломляющее заявление. Он согласился с представителем обвинения в том, что сексуальное домогательство, даже не связанное с насилием, — это отвратительно, но отметил также, что безосновательное обвинение является еще более отвратительным, поскольку насилие здесь основано на отсутствии доказательств. Он призвал признать Дэнни невиновным и снять с него все обвинения.
Обвинитель продолжал гнуть свою линию, предоставив суду вереницу свидетелей, с которыми мы отдыхали той зимой в Винтропе, и все они в один голос сообщали о недопустимом со стороны Дэнни флирте с юной Анникой и о том, как он преследовал ее, словно хищник. Они соглашались, что и она подыгрывала ему, но в ту пору Анника была всего лишь ребенком! Спенсеру Трейси следовало бы воскликнуть: «Лолита, кстати, тоже была ребенком!» Свидетели говорили, что Дэнни, мужчина умный, сильный и красивый, должен был вести себя более осмотрительно. Свидетели один за другим набрасывали картину, в которой Дэнни, выступая в роли змея-искусителя, расставлял Аннике различные ловушки с единственной целью остаться с ней наедине, охмурял невинную, ничего не подозревавшую девушку и в конце концов вероломно заманил к себе, дабы совершить с ней противозаконные действия. Каждый последующий свидетель говорил убедительнее предыдущего, пока наконец слово не предоставили самой якобы жертве домогательств.
В длинной расклешенной юбке и наглухо закрытом свитере, с опущенным взором и заколотыми волосами — идеал скромности, — Анника вышла давать показания и, как и свидетели, начала перечислять все: взгляды, случайные прикосновения, вздохи и намеки — и все такое прочее. Она призналась, что охотно подыгрывала Дэнни, но, будучи еще ребенком, не понимала, к каким последствиям ее неосмысленные действия могли привести, и вообще не представляла, во что ввязывалась. Она поведала о том, как мучается и страдает с того момента, как побывала в доме у Дэнни.
Будь я на суде, я бы обязательно спросил ее: «Раз уж ты такая искренняя и невинная, то ответь: отчего ж ты так мучаешься и страдаешь? Не от чувства ли вины?» Когда допрос Анники закончился, в зале не оставалось ни одного человека, за исключением самого Дэнни, кто не был бы совершенно убежден в том, что он позволил себе фривольности в отношении ее. Скажу прямо — даже Дэнни засомневался в своей полной невиновности.
* * *
В ту среду днем погода была угнетающей. Нависли тяжелые облака, но проливаться дождем небо отказывалось. Мы с Тони брели к магазину «Баухауз» посидеть за чашкой кофе. Тони устроился за столиком на улице, я прилег рядом и наблюдал за движением машин на Пайн-стрит до тех пор, пока глаза мои не начали смыкаться и я не потерял счет времени.
— Энцо.
Я поднял голову. Тони засовывал в карман мобильный телефон.
— Только что Майк звонил. Сказал, обвинитель попросил срочно сделать перерыв в заседании. Там что-то странное происходит.
Он замолчал, ожидая моего ответа. Я никак не отозвался на его сообщение.
— Что будем делать? — спросил он.
Я гавкнул дважды, что означало: «Пошли скорей».
Тони закрыл ноутбук, сунул его в кейс, и мы поспешили к зданию суда. Мы двинулись по Пайн-стрит, прошли по надземному переходу. Тони ходит очень быстро, я едва поспевал за ним. Он почувствовал, как натягивается поводок, то есть я отстаю, обернулся, посмотрел на меня и сбавил темп.
— Понимаешь, нам нужно добраться туда как можно быстрее, иначе все пропустим, — сказал он.
Я тоже не хотел ничего пропускать, но у меня болели суставы. Поднатужившись, я все-таки заставил себя разогнаться. Мы промчались мимо театра «Парамаунт» и устремились к Пятой авеню. Мы неслись на юг, лавируя среди машин, потому что пересекали шоссе, не глядя на светофоры, и наконец очутились на Третьей авеню, у здания суда.
