— Еще раз прошу меня простить, Сейди. Но я занимаюсь своей работой — стараюсь отделить виновных от невиновных. Всем нам было бы гораздо легче, если бы вы это поняли и не чинили нам препятствий. Нам важны любые сведения. Все, о чем говорил ваш отец. Любые имена, которые он называл.
Мне захотелось проверить его реакцию, и я тут же назвала одно имя:
— Амос. Он встречался с человеком по имени Амос.
— Сейди, — вздохнул инспектор Уильямс, — такое просто невозможно. Менее часа назад мы звонили Амосу в Нью-Йорк и говорили с ним. Он сегодня вообще никуда не выходил из дома.
— Да не в Нью-Йорке он! — упиралась я. — Он вот…
Я выглянула в окно. Возле засохшего дерева было пусто. Что и требовалось доказать!
— Этого не может быть! — сказала я.
— Вот именно.
— Понимаете, он только что был здесь. Кто он такой? Один из папиных коллег? И откуда вы про него узнали?
— Сейди, пора прекращать ваш спектакль.
— Спектакль?
Инспектор поглядел на меня и выпятил челюсть. Наверное, он что-то решил.
— Мы узнали от Картера всю правду. Мне не хотелось вас огорчать, но ваш брат все нам рассказал. Он понимает бессмысленность попыток выгородить вашего отца. Для вас же лучше, если вы это тоже поймете и перестанете упрямиться. Тогда против вас не будет выдвинуто никаких обвинений.
— Как вам не стыдно врать детям? — заорала я, надеясь, что мои слова услышат внизу. — Картер никогда не скажет ни одного слова против отца! И я тоже не скажу!
Инспектор даже не стал делать вид, что удивлен.
— Что ж, Сейди, — сказал он, скрестив руки на груди. — Мне жаль, что вы заняли такую позицию. Боюсь, теперь нам остается лишь спуститься вниз и… обсудить с вашими бабушкой и дедушкой последствия вашего упрямства.
4. РОДСТВЕННОЕ ПОХИЩЕНИЕ
СЕЙДИ
Обожаю праздники в кругу семьи. Уютная обстановка. Вокруг камина развешаны гирлянды. На столе все готово для чаепития. И тут же — инспектор Скотленд-Ярда, готовый тебя арестовать.
Картер примостился на диване, держа в руках рабочий рюкзак отца. Удивительно, как это его не отобрали полицейские. Там вполне могли быть улики или еще что-нибудь подобное, но инспектор как будто в упор не видел этот рюкзак.
Вид у Картера был жуткий. То есть хуже, чем обычно. По правде говоря, мой братец никогда не учился в нормальной школе, а одевается как маленький профессор: брюки цвета хаки, рубашка с пристегивающимся воротником и кожаные ботинки. Вообще-то он довольно симпатичный. Высокий, худощавый, и волосы ничего, если их причесать. Глаза у него отцовские. Когда мои подружки Лиз и Эмма увидели его снимок, то назвали Картера «клевым парнем». Здесь, как говорят взрослые, надо ввести поправочный коэффициент. Во-первых, он мой брат, а во-вторых — у этих девчонок не все в порядке с мозгами. Картер говорил мне, что на раскопках он часто ходит в каком-нибудь рванье. Показать бы такой снимочек Лиз с Эммой и послушать, что они тогда скажут.
[Чего уставился, Картер? Пора бы знать, что для женщин одежда значит очень много.]
Я понимала, каково сейчас брату. Я видела отца дважды в год, а он — постоянно. Случившееся подействовало на него сильнее, чем на меня.
Картер сидел на диване не один. По обе стороны от него восседали заметно нервничающие дед и бабушка. На столике стоял большой фарфоровый чайник, чашки, блюдо с печеньем, но к угощению никто не притрагивался. Старший инспектор Уильямс приказал мне сесть на стул. Сам он с важным видом расхаживал перед камином. У дверей стояли еще двое полицейских: та самая тетка и здоровенный лоб, который тоскливо поглядывал на печенье.
— Мистер и миссис Фауст. Как ни прискорбно, но ваши внуки отказываются сотрудничать со следствием, — сообщил инспектор Уильямс.
Бабушка теребила складки платья. Трудно поверить, что она — мать нашей мамы. Бабушка похожа… ну, на что-то вроде сухой бесцветной палки. А наша мама была всегда яркой и жизнерадостной.
— Они еще дети, — дребезжащим голосом произнесла бабушка. — Разве можно их в чем-то обвинять?
— Инспектор, да это просто смешно, — подхватил дед. — Они не несут ответственности.
Когда-то дедушка играл в регби. Наверное, в то время он выглядел получше. Мясистые руки были мускулистее, а под рубашкой не выпирал живот. У него глубоко посаженные глаза, будто кто-то загнал их туда ударами кулака (правда, несколько лет назад отец заехал ему по лицу, но это уже другая история). Вид у деда жутковатый, и обычно люди, заприметив его, сворачивают в сторону. Но инспектор Уильямс, наверное, встречал типов и пострашнее.
— Мистер Фауст, представляете, с какими заголовками выйдут утренние газеты? «Нападение на Британский музей. Розеттский камень уничтожен». Ваш зять…
— Бывший зять, — поправил дед.
— Как вам будет угодно. Так вот, он либо погиб при взрыве, либо скрылся, и в этом случае…
— Он не скрылся! — выкрикнула я.
— Нам необходимо знать, где он сейчас, — продолжал инспектор. — Единственные свидетели случившегося — ваши внуки, а они отказываются говорить правду.
— Мы сказали вам правду, — возразил Картер. — Отец не умер и не сбежал. Он не смог выбраться из саркофага и погрузился под пол.
Инспектор посмотрел на деда. «Теперь убедились?» — говорил его взгляд. Затем Уильямс повернулся к Картеру.
— Молодой человек, ваш отец совершил уголовное преступление и исчез. А вас с сестрой оставил расхлебывать последствия.
— Неправда! — дрожащим от ярости голосом выкрикнула я.
Я не могла поверить, что отец намеренно отдал нас с Картером на растерзание полиции. Но то, что он шесть лет назад оставил меня на попечение маминых родителей… для меня это и сейчас оставалось болезненным воспоминанием.
— Дорогая, успокойся, — прошелестела бабушка. — Инспектор всего лишь занимается своей работой.
— Отвратительно занимается! — сказала я.
— Давайте выпьем чаю, — предложила бабушка.
— Нет! — завопили мы с Картером.
Потом мне стало жалко бабушку. Она вся поникла.
— Мы можем предъявить вам обвинение, — сказал инспектор, глядя на меня. — Можем и предъявим…
Он застыл на месте и странно заморгал, забыв, что хотел сказать.
— Инспектор, что с вами? — удивился дед.
— А?.. Что?.. — сонным голосом произнес инспектор Уильямс.
Он вынул из кармана синюю книжечку и бросил Картеру. Это был американский паспорт.
— Вы подлежите депортации, — объявил ему инспектор. — В течение двадцати четырех часов вы обязаны покинуть страну. Если нам потребуется снова вас допросить, мы это сделаем при посредничестве ФБР.
