Судебный процесс над террористами Mlada Bosna. Гаврило Принцип — в центре в первом ряду. 5 декабря 1914 года. Фото из книги Воислава Богичевича «Сараевское покушение» (1954 год)
Принципа на протяжении всей его 23-летней жизни, полагаю, преследовал комплекс слабости, даже имя свое он обрел не по воле родителей, а по настоянию приходского попа, который посчитал, что архангел Гавриил укроет крылом хилого младенца от смерти. Один из девяти детей сельского почтальона, Гаврило выжил. Из гимназии в Сараеве его исключили по политическим причинам — юноша рано проникся идеями славянского национализма, участвовал в антиправительственных демонстрациях и как-то раз даже получил от конного жандарма удар саблей плашмя. Школу он в итоге окончил в Белграде, однако на балканскую войну в сербский добровольческий отряд его не взяли из-за маленького роста и субтильного сложения. Но и доходяга хочет стать героем: Принцип читал сочинения русских анархистов, упражнялся в пулевой стрельбе и бомбометании и тренировал твердость характера, которой ему хватило и в решительный момент, чтобы совершить точные выстрелы в своих врагов, и позднее, чтобы не изменить убеждениям во время суда и тюремного заключения. Своих товарищей Принцип не выдал, хотя в итоге шестерых из семерых террористов все равно поймали.
Покушение на Франца Фердинанда (случайной жертвой стала и супруга эрцгерцога) со страниц мемуаров и исторических исследований предстает чередой несообразностей, а удачный для террористов исход операции кажется случайностью. История этого преступления выглядит абсурдистской трагикомедией, прямо-таки мешаниной ужаса и нелепостей. Организаторы визита австро-венгерского престолонаследника в Сараево проявили вопиющую неспособность обеспечить безопасность высокого гостя: губернатор Боснии и Герцеговины забыл проинформировать шофера-чеха об изменении маршрута кортежа, что сделало неминуемым его случайное столкновение с атентатором; в роковой момент, как раз у Латинского моста, автомобильный двигатель заглох, так что Принцип получил возможность стрелять с расстояния полутора метров. Эрцгерцогу преступник попал в шейную артерию, а его супруге случайно пустил пулю в живот. Исполнители таракта не смогли сдержать клятву смерти и совершить самоубийство на месте своего подвига, чтобы унести в могилу тайну его организации: «просроченные» капсулы с цианидом вызвали лишь рвоту, Миляцка, в которой надлежало утопиться, была слишком мелкой, попытки застрелиться оказались тщетными.
Принципа не казнили, поскольку к моменту преступления ему еще не исполнился 21 год, это минимальный по законам габсбургской монархии возраст для вынесения смертного приговора. Может быть, оказавшись в заключении, он и пожалел, что не родился раньше и не закончил жизнь в петле, потому что смерть этого террориста оказалась медленной и страшной. В тюрьме у слабого здоровьем Принципа быстро прогрессировал туберкулез позвоночника, ему ампутировали руку. Он выдержал за решеткой три года десять месяцев, не дождавшись окончания войны и образования южнославянского государства, ради чего, собственно, и затевал в Сараеве кровавое дело. Приближение кончины не сделало его мягкосердечнее, напротив, еще более озлобило, обострило революционные воззрения (как писал товарищ Принципа по борьбе, у него «были глаза свободного волка»). Узник в буквальном смысле слова иссох; согласно записи тюремного врача, мертвое тело Принципа весило всего 40 килограммов. Как вспоминал один из заключенных Терезина, это свое истаявшее тело Принцип однажды назвал «факелом, который осветит людям путь к свободе».
Латинский мост, Сараево. Открытка, 1913 год
К третьей годовщине покушения у Латинского моста установили памятник с ликами убиенных, но этот монумент простоял только чуть дольше года, его снесла драма распада Австро-Венгрии. В югославские времена считалось, что Гаврило Принцип своими выстрелами «выразил народный протест против тирании и вековечную тягу к свободе». Эти слова в середине 1950-х годов выбили на мемориальной доске рядом с впечатанными в бронзовую площадку на мостовой следами ног — на том самом месте, где в момент выстрелов стоял террорист. Когда я впервые оказался в Сараеве, в военную пору сербской осады, набережную Миляцки уродовали оспины от осколков мин, а памятные знаки были демонтированы или разбиты в результате обстрелов.
Монумент жертвам Принципа не восстановили до сих пор, никаким героизмом здесь теперь и не пахнет. Музей революционной организации Млада Босна переоборудован в довольно скромный музей истории Сараева 1878–1918 годов — австро-венгерского периода Боснии и Герцеговины, ключевым событием которого, как следует из экспозиции, стало покушение на жизнь эрцгерцога. К стене здания прикреплена памятная доска фактографического толка: кто, когда, в кого стрелял. «Бронзовые следы Принципа» изготовлены заново, площадка теперь установлена внутри, у кассы, так что убийцу легко может изобразить любой посетитель. Женщины, как я заметил, стесняются, а вот мужчины охотно ступают в чужие следы. О чем они, интересно, в этот момент думают? Возвышает ли, к примеру, нравственно то обстоятельство, что ты оказываешься в позе человека, застрелившего наследника престола великой европейской державы?
Ажиотаж вокруг имени и дела Принципа и через век с лишним не утихает, кое для кого он выглядит предшественником Че Гевары. В столице Сербии я видел яркое граффити с портретом Принципа и надписью «Бунт!», на одном книжном развале обнаружил хвалебную монографию о нем с оригинальным названием «Принципы Гаврило». В последние годы ему принялись ставить памятники — и в Белграде, и в сербском Сараеве.
Через административную границу мусульманско-хорватской и сербской половин Боснии я отправился на троллейбусе номер 103, который следует от Латинского моста через сараевские районы Грбавица и Алипашино-Поле до последних кварталов Добриньи. За ее домами и дворами улица Мимара Синана как бы сама собой переходит в улицу Сербских правителей. Троллейбус доползает до конечной, пассажиры дальше следуют пешком, рассеиваясь по окрестным новостройкам. Вывески на латинице сменяются вывесками на кириллице, в роли пограничного поста, как кажется, выступает кондитерская Солун, которой заведует отнюдь не грек из Салоник, а хмурый сербский малый в спортивных штанах.
Это другой идеологический мир — края, политкорректно названные Восточным Новым Сараевом. На полках местного книжного магазина покупателей ждут произведения сербских авторов «Русская мощь» и «Россия — Запад: тысячелетняя война». Не нужно даже знакомиться с мужиками, скучающими в пивных, чтобы предположить: уже за первой кружкой тебе убедительно объяснят, что Югославию развалила Америка, и только попробуй не согласись! Новое сербское Сараево — спальный район на 60 тысяч жителей, похожий на какое-нибудь Дегунино, правда, не столь высокоэтажный, но с такими же просторными пустырями, разноцветными торговыми центрами и пафосными православными храмами. Вроде бы это та же Босния и Герцеговина: как и по другую сторону прочерченной войной и кровью линии, здесь совершают покупки в супермаркете Konzum, делают ставки на футбол в букмекерской конторе Premier, расплачиваются за товары и услуги дензнаками с портретами поэтов Йована Дучича и Мусы Чатича, не запятнавших себя националистическими произведениями и заявлениями.
