Она резко оборачивается к нему.
– Вот, – говорит Рекс. – Дай-ка я.
Луиза все еще не может говорить.
Она достаточно долго берет себя в руки, чтобы и ему предложить сигарету.
– Я бы дал тебе платок, – произносит Рекс. – Но, по-моему, в прошлый раз ты его прикарманила.
– Ой, – отзывается она. – Извини.
– Ничего страшного, – отвечает Рекс. – Можешь оставить его себе.
– Лавиния его сожгла.
Луиза затягивается сигаретой. На него не смотрит.
– Ой. – Он тоже затягивается. – Правда?
– Да.
– Ну, ладно, – выдыхает он. – Наверное, я этого заслуживаю.
Затем:
– Ты извини.
– За что? Ты же ничего не сделал.
– Я не знал. В книжной лавке… когда мы познакомились. Не знал, что вы с ней…
– Ничего подобного. – Еще одна жадная затяжка. – Она натуралка.
– Ой. – И снова: – Правда?
Луиза пожимает плечами.
– Мы обе натуралки. – Ей уже все равно. – Но, знаешь, слышала я, что мужчинам очень нравится, когда девушки-натуралки становятся неразлейвода.
– Да, я тоже слышал. – Рекс сглатывает. – Как у тебя дела, Луиза?
Она ему грубит. А он к ней с добром. Она не может остановиться.
– Мы так классно веселимся. – Луиза стряхивает пепел на перила. – Все эти вечеринки… ты разве фотки не видел?
– Их не пропустишь.
– Конечно, не пропустишь. В этом-то и задумка.
– Что?
– Ничего. Извини.
Наконец, наконец-то Луиза выдыхает.
– Ты извини. У меня… настроение не очень.
– А что случилось?
Она поворачивается к нему.
– Почему она тебя так ненавидит?
Он прислоняется к перилам. Вздыхает.
– Мне здесь не место, – наконец отвечает он. – Послушай… она заслуживает счастья. Видит бог… я не хочу ей ничего ломать.
– Ты ей изменил или что-то такое?
– Нет… нет!
– Ударил ее?
– Нет… в смысле… все не так.
– Тогда что?
– Это не моя тайна.
– Хочешь сказать, что тайна ее?
– А разве не так всегда? – Рекс улыбается, самую малость.
– Я ей не скажу, что ты мне что-то говорил, – заявляет Луиза. – Уж если ты так из-за этого переживаешь. Я вовсе не должна делать все, что она скажет.
– Это глупо, – произносит он. – Даже теперь. Я чувствую, что я за нее в ответе.
– Ну, не ты. Она не твоя проблема. А моя. И мне хочется все знать.
– Послушай, – наконец говорит Рекс. – Я любил ее… по-настоящему. Очень долго. Она и теперь мне небезразлична… даже очень. – Он вздыхает. – Знаешь… она вот такая.
Даже слишком, думает Луиза.
– Когда мы, ну, знаешь… росли, все было так, типа, что есть только мы с ней, понимаешь? В том смысле, что иногда присутствовал Хэл, но он был в школе, и, не знаю… мы нашли друг друга. А когда ты с ней… Господи! Это как наркотик… ты и сама знаешь.
– Да, – соглашается Луиза. – Знаю.
– И ты, не знаю, вламываешься в разные места, вы пишете друг другу тайные письма… в смысле… это лучше всего на свете, но мы учились в колледже, и мне хотелось, понимаешь, делать то, что делают нормальные студенты.
– Вонять выпитым пивом?
– Ну да, конечно.
– Вступить в студенческое братство?
– Ну, студенческие братства в Йеле не очень-то…
– Играть в футбол?
Он позволяет себе рассмеяться.
– Да. Именно что.
Ветер становится ледяным.
– Нам не надо было поступать в один и тот же колледж. В смысле… я говорил ей, что мысль не из лучших… или, не знаю, может, это она меня уговорила, понимаешь ли. И на первом курсе, как бы то ни было, даже на втором, все шло по ее. А потом… это совсем неплохо – желать повзрослеть.
– Осторожно, – предупреждает Луиза. – Ты можешь об этом пожалеть.
– Я ждал до рождественских каникул. Мы об этом поговорили. И казалось… хочу сказать, что она восприняла это нормально. Она не сорвалась или что-то такое. Вела себя спокойно. Потом через два дня она звонит мне в два часа ночи и говорит, что она в Центральном парке, проглотила пригоршню таблеток, стащила водный велосипед, и хочет, чтобы я примчался и разыскал ее.
– Водный велосипед? Правда?
– Говорю то, что слышал, – отвечает Рекс. – Слушай… может, теперь это смешно… но тогда было не до смеха. В смысле… она съехала с катушек, проглотила горсть мамашиного снотворного, прихватила бутылку джина и все пыталась меня убедить, что я должен поступить так же.
– На полном серьезе?
Рекс медлит с ответом.
– Да, – наконец отвечает он. – На полном серьезе. Она сказала мне, что… что я обещал любить ее вечно, что ей не хочется жить в мире, где люди не держат своих слов, и я тоже не должен хотеть так жить. В мире… Господи, не знаю.
– В мире футбола.
– Футбола, – соглашается он, и они оба улыбаются, поскольку это почти что так. – В любом случае именно тогда она ушла в академку по состоянию здоровья. И в ней и останется. Пока родители не перестанут платить за обучение. Или, знаешь, она возвращается. Из творческого отпуска. А до тех пор, понимаешь, я повсюду стану с ней сталкиваться. – Рекс вздыхает. – Я сам во все виноват. Надо было догадаться, что она появится здесь сегодня вечером. Я даже не собирался приходить… но Хэл настоял. Нельзя допустить, чтобы пропадали абонементы Генри Апчерча.
– Боже упаси.
У фонтана Линкольн-центра появляется уличный музыкант. Луиза его знает. Он играет там каждый вечер после оперы, и каждый вечер он играет что-то узнаваемое из оперы – так и зарабатывает на жизнь. Теперь он наигрывает из арии «Ах, я хочу жить в этих грезах».
– Знаешь, что мне смешно? – спрашивает Рекс.
– Что?
– Иногда мне кажется, что она права. – Он смеется. – Типа… Разумеется, я не жалею, что не сделал этого или чего-то вроде. Я не псих.
– Конечно, нет.
– Мне нравится моя жизнь. Вот только… – Он делает глубокий вдох. – Что сказать? Она заварила очень интересную кашу.
– Она сама очень интересный человек.
Он смеется.
– Хочу сказать… люди все-таки должны держать слово. Наверное. В идеальном мире мы все бы так поступали.
– Наш мир не идеален, – отвечает Луиза.
