Мы с матерью часто разговаривали об Оресте и о том, где он может быть. Я знала, что отношения у них с Эгистом натянутые, и потому ела одна и каждый день ходила на могилу и возвращалась с духом отца рядом. Шептала и сестре. Но присутствие Ифигении и моего отца было призрачным, по временам – едва заметным.
Я осознавала напряжение вокруг себя; бывали дни, когда никто не ходил по коридорам дворца, дни и ночи, когда моя мать не покидала своей комнаты, а Эгист казался беззвучнее обычного. Бывало и так, что они никого не принимали, совсем никого. Когда я выбиралась в коридор, стражники стояли недвижимо, как фигуры, обращенные в камень.
* * *
Однажды утром меня разбудили мужские голоса. Теодот с Митром собрали еще десятерых людей, те стояли сзади в ряд; они, в свою очередь, привели себе в поддержку домочадцев и челядь. Я вышла мимо стражников на крыльцо и приблизилась к Теодоту. Выяснилось, что моя мать уже некоторое время отказывается встречаться с ним и с Митром, а Эгист велел им не являться во дворец, пока их не призовут.
– Скажи своей матери, что мы требуем у нее приема, – сказал Теодот, а Митр и все остальные рядом закивали.
Я жестом показала им на дворец, подчеркивая, что всем им можно войти свободно, если они того желают. Поговорила со стражниками, сказала, что моя мать выразила желание принять этих посетителей. Обогнала Теодота с Митром и их сопровождение, прошла по коридорам к комнате матери, но их вскоре остановили другие стражники, примчавшиеся отовсюду.
– Пропустите меня, – велела я стражникам.
В комнате мать стояла у окна, Эгист сидел. Они смотрели друг на друга сурово, словно только что прозвучали какие-то трудные слова – или же того и гляди будут произнесены. Оба повернулись ко мне, одновременно злобно и с угрюмым узнаванием.
– Скажи этим людям, чтоб подождали, – проговорила мать. – Приму их, но только двоих.
– Я тебе не посыльная, – сказала я.
Эгист поднялся и воззрился на меня. Это меня напугало, я двинулась к двери. Но, набравшись храбрости, вернулась к матери, встала рядом. Эгист вышел вон, я услышала, как голоса мужчин стали громче. Вскоре они пробились в комнату, во главе – Митр, Теодот – следом. Встали напротив моей матери.
Эгист тихонько пробрался в угол, мать нашла себе место, переместилась на него, как человек, у которого много других важных дел на уме. Устроившись поудобнее, она сосредоточилась на Теодоте.
– Как посмели вы вломиться ко мне в комнату? Вот, значит, до чего все дошло? После всего, что я сделала?
Теодот учтиво улыбнулся. Собрался заговорить, но его перебил Митр.
– После всего, что ты сделала! А что ты сделала? – спросил Митр. Лицо его алело от гнева.
– Я неустанно прилагала усилия, чтобы вернуть мальчиков, – сказала мать. – Когда первые посланные стражи не вернулись, мы отправили других, из наших самых доверенных…
– Это ты похитила мальчиков, – прервал ее Митр. – По твоим приказам это сделали. И своего же сына!
Эгист сердито двинулся на Митра, но его оттолкнули другие мужчины. Мать прижала ладонь ко рту и уставилась прямо перед собой. Когда Теодот попытался заговорить, Митр вновь не дал ему.
– Ты, ты одна убила своего мужа, – сказал Митр, обращаясь к матери лично. – Своей рукой. Своей рукой, ты одна.
Мать вскочила. Кое-кто из пришедших подался к двери и быстро покинул комнату.
– Ты усадила нас ужинать, а его тело уже лежало мертвым, а затем вынудила делать вид, что мы не замечаем твоего удовольствия. Ты заставила нас жить, будто ничего не случилось. Ты запугала нас, чтоб мы помалкивали.
– Довольно! – крикнул Теодот Митру. – Мы явились сказать, что желаем отправить на поиски мальчиков небольшую армию, – продолжил Теодот. – Мы уже некоторое время пытаемся попасть к тебе на прием, чтобы поговорить об этом.
– Ты украла мальчиков, – сказал Митр, показывая на мать. – Это все по твоим приказам, чтобы напугать нас. И лишь твоя рука и больше ничья держала нож, убивший Агамемнона. Не по приказам твоим это сделали. Это сделала ты! Лишь ты одна.
– Мой друг убит горем из-за сына, – сказал Теодот. – Жена у него очень хрупка, ей, возможно, недолго осталось.
– Я убит правдой, – проговорил Митр. – Я сказал правду. Станет ли кто-то отрицать, что я сказал правду? Станешь ли ты – да, ты?
Он посмотрел на Эгиста, тот пожал плечами.
Тогда Митр обратил свое внимание на меня, и я едва не улыбнулась. Известное кухаркам и стражникам в коридорах, но лишь нашептываемое, впервые отчетливо прозвучало вслух. Теперь, когда правда была сказана, я решила, что могу свободно подойти к матери, стиснуть ей запястья и встряхнуть ее.
Повернувшись к посетителям, все еще стоявшим в комнате, я заметила, что некоторым вроде неловко, у остальных же вид был решительный и бесстрашный, слова Митра и мой жест будто придали им отваги.
А затем я посмотрела на Эгиста. Он опять начал на меня пялиться. Я отошла в сторону, внезапно устрашившись. Глянув вновь, я увидела, что взгляд у него сделался жестче, настойчивее. Ни на кого больше не смотрел он, лишь на меня, словно это я открыто и прилюдно обвинила мать в похищении моего брата и убийстве моего отца, будто это со мной предстоит разбираться, когда уйдут эти люди.
– У тебя истерика. Нет мне дела ни до чего из сказанного тобой, – проговорила моя мать, обращаясь к Митру, а затем повернулась к Теодоту. – Никакой армии, ни маленькой, ни крупной, не будет послано без моего приказа.
– Нам надо искать их, – сказал Теодот.
– Мы отправили людей, которые знают эти места, и ждем их возвращения, – отозвалась мать. – Увидимся через несколько дней, когда, вероятно, пыл у всех поутихнет. И может, ты попросишь своего друга забрать назад слова, которые он произнес? Я вижу, что своей ложью он потревожил хрупкий умственный покой моей дочери. Моя дочь не крепка.
Посетители не отступили.
Мать поднялась и возвысила голос.
– Я настаиваю, чтобы вы немедленно покинули нас, а если ты… – она указала на Митра, – …еще раз приблизишься ко дворцу, я немедля задержу тебя – за распространение злобной, вредоносной лжи.
– Ты убила собственного мужа ножом, – сказал Митр. – Ты обманула его. И собственного сына велела выкрасть. И моего, и всех остальных. Этот человек в углу – твоя марионетка.
Он вновь показал на Эгиста.
– Я позову стражу, и тебя выведут, – произнесла моя мать.
– И дочь свою! – добавил Митр.
– Мою дочь?
– Ты отвела ее на убой.
Мать ринулась к нему и попыталась ударить по лицу, но сдала назад.
– Ты отвела ее на убой! – повторил Митр. – А вон ее… – Он показал на меня. – …заперла в темнице, как собаку, пока творила свое злое дело – убийство мужа.
Он плюнул на пол, и тут двое других вытащили его из комнаты. Последним уходил Теодот, он обратился к матери и прошептал:
