– Хочу повидать деда, если он все еще жив, – сказал Леандр. – У него двое сыновей, но один умер, а второй – мой отец, у него единственный сын – я. Может, дед ждет меня. Когда меня похитили, Ианте, моей сестре, было десять. Теперь она женщина уже – и тоже ждет меня, и отец с матерью ждут, и дяди с тетями, и другие мои деды с бабками – родители матери.
– Я не знаю, кто ждет меня, – произнес Орест. – Может, это Митр и пытался сказать: что меня не ждет никто.
– Твоя мать тебя ждет – и Электра, – произнес Леандр.
– Но не мой отец?
– Твоего отца больше нет.
– Кто его убил?
Миг-другой Леандр не отвечал, а затем, обняв Ореста покрепче, прошептал:
– Довольно и того, что он мертв.
– Моя сестра Ифигения тоже погибла, – сказал Орест.
– Я знаю.
– Я видел, как она погибала, – проговорил Орест. – Никто не знал, что я смотрел, как она умирает, и я слышал ее голос и как кричала моя мать, я видел, как ее утаскивали прочь.
– Как тебе удалось?
– Я был на холме, в лагере. Они оставили меня сражаться на мечах с солдатами, но солдатам чуть погодя надоело играть, и меня оставили одного в шатре, я уснул, а проснулся от воя зверей, вышел из шатра и лег ничком на землю так, чтобы видеть то место, куда вели телок, наблюдал, как их резали. Слышал их звук – испуг, прямо из самого живота, а потом видел, как брызжет кровь. И там были мой отец и другие знакомые. Я чуял запах звериной крови и потрохов, они были повсюду, все кругом текло. Я собрался прибежать к отцу или, может, отыскать мать и Ифигению. Но тут увидел их. Они шли процессией, во главе ее, Ифигения и моя мать – впереди всех, а за ними – мужчины. Когда они добрались до места, не было слышно ни звука. Я видел, как они обрезают моей сестре волосы. Как ставят ее на колени. Руки и ступни у нее были связаны. И тогда я услышал ее голос – и голос матери. Они как-то заткнули им рты, чтобы те не кричали. И люди уволокли мою мать прочь, потом сестра попыталась потянуться к отцу, но ее оттащили. Повязали повязку на глаза. И какой-то человек, что был рядом с отцом, медленно двинулся к ней с ножом в руке. И тряпка у нее на рту сползла, Ифигения закричала. Звук получился, как у зверей. Она упала, и тело ее унесли.
– А дальше?
– Я вернулся в шатер, лег и стал ждать. Пришли какие-то люди и спросили, не хочу ли я сражаться на мечах, но я сказал, что уже наигрался. Следом явился отец, поиграл со мной и пронес меня по лагерю у себя на плечах.
– А где была твоя мать?
– Я оставался с людьми отца. Наверное, спал в отцовом шатре несколько ночей подряд, потому что помню, как все они разговаривали, а потом кричали, когда узнали, что корабли наконец могут отплыть, раз ветер поменялся. Ветер поменялся, и все вокруг начали носиться. Обо мне почти забыли, и тут Ахилл увидел меня и принес к отцу. И отец отнес меня на плечах через весь лагерь к матери. И мы поехали домой.
– Ты рассказал матери, что́ видел?
– Я поначалу раздумывал, знает ли она, что Ифигения погибла, или, может, она спросит меня или кого-то еще, что случилось после того, как ее утащили. Она не видела происшедшего. Я видел всё. Моя мать не видела, а Электры там вообще не было. Я – единственный, если не считать людей в толпе и моего отца.
– Ты хочешь вернуться домой к матери и Электре?
– Иногда нет, но сейчас, наверное, да.
– Надо решать.
– Пойдем. Собаку с собой возьмем?
– Предстоит уговорить собаку доверять нам, чтобы она за нами пошла, – сказал Леандр. – Наберем еды. Надо взять всю, какую сможем, – и воду.
Орест обнял Леандра – показать, что ему не страшно. Леандр обнял его.
Орест знал, что ночь прошла, загорелся рассвет, а Леандр не спал. Орест чувствовал, что глаза у Леандра открыты и он думает. Жалел, что нельзя вернуться во времени, когда еще живы были старуха и Митр, или еще раньше, во времена, которые и вообразить-то трудно, когда его мать, он сам и Ифигения отправились к отцу, а тот готовился к битве и к встрече с ними.
Леандр ворочался, а Орест размышлял, ждет ли его будущее, когда он сможет вспоминать такие вот ночи, ночи, когда они с Леандром были наедине, шептались, а пес спал рядом, Митр и старуха – в своих могилах, неподалеку. Леандр встал, Орест остался в постели. Наблюдал, как Леандр одевается, готовится к наступившему дню. Оресту тоже пора вставать и начинать приготовления к отбытию. Он соберет и завернет еду. Мысленно составил список того, что им понадобится в пути.
Утром похода они обнаружили пса в кухне, он уныло лежал на полу, свесив язык, словно хотел пить. Ему предложили воды, но пить он не стал.
– Пес умирает, – сказал Леандр. – Не хочет он идти с нами.
Они подняли собаку, та не сопротивлялась. Отнесли к могиле Митра и старухи, стали ждать рядом. День шел, то один, то другой вставали за едой и водой, но пес ни к чему не прикасался. Лишь тихо поскуливал, пока вскоре и это не прекратилось. Они ждали с ним, шептали ему – и Митру со старухой – и после того, как наступила темнота. А потом умолкли, тишину нарушало лишь неуверенное дыхание пса. Затем не стало и его.
Утром, как только поднялось солнце, они еще раз выкопали могилу и положили тело пса к телам Митра и старухи. Завершив с этим, вернулись в дом, забрали то, что приготовили в дорогу. Выходить надо как можно скорее, сказал Леандр, чтобы пройти за день как можно больше.
Электра
В некотором отдалении от дворца есть несколько пролетов круговой лестницы, она ведет в провал, где когда-то был сад. Некоторые ступеньки раскрошились, одна-две выломаны совсем – то ли временем, то ли ящерицами, которые устроили себе дом в каменных брешах. Внизу кривенькие деревья сражаются за место с одичавшим кустарником. Пока моя сестра была жива, мы ходили туда, если хотелось поговорить так, чтобы наверняка никто не подслушал. Свет таял, птичьи песни делались громкими, едва ли не яростными. Может, этим шумом птицы отгоняли хорьков, каких в том месте была пропасть. Мы не сомневались, что даже если бы кто-то прятался в тенях, нас не смогли бы услышать.
Моей сестры больше нет в живых. В этот сад она уже не придет.
Зато туда теперь ходит моя мать. Она покидает дворец с двумя-тремя стражниками, те идут за ней чуть поодаль. Бывает, и я с ней гуляю, но мы разговариваем мало, а когда я ухожу, она частенько едва кивает.
Этот погруженный сад – вот где она умрет. Кто-нибудь убьет ее там. Она будет лежать в собственной крови, среди узловатых кустов.
Гляжу, как она спускается по ступенькам, и улыбаюсь, ее стражники бдят, опираясь на каменную балюстраду, – на случай, если она свалится с битой кладки.
Легко было бы вообразить, что в отсутствие матери и ее стражников Эгист более одинок и уязвим – самое время кому-нибудь пробраться в комнату, где он работает, быстро приблизиться и воткнуть нож ему в грудь или подойти поближе, словно попросить о милости, а затем, не предупреждая, вцепиться ему в волосы, задрать подбородок и перерезать глотку.
