Они застали Митра и старуху за столом. Когда вошли, пес встал, почесался и зевнул.
– Он перестал рыть землю некоторое время назад, – сказал Митр, – и мы решили, что те, кто сюда шел, убрались.
Орест глянул на Леандра, тот стоял в тени, без рубашки.
– Да, они убрались, – сказал Леандр.
– И мы слышали, как кто-то кричал, мужчина, – проговорила старуха. – И я сказала Митру, что, если он закричит еще раз, мы пойдем поглядеть, что происходит. Но с тех пор ни звука, и мы решили остаться.
Леандр кивнул.
– Я потерял рубашку, – сказал он.
– У меня еще осталась ткань, – откликнулась старуха. – Могу сшить тебе новую. Может, каждому из вас. Хоть займет меня.
Орест глянул на Леандра, и ему показалось, что Леандр повзрослел. Плечи у него раздались, а лицо стало у́же, худее. Одиноко стоя в тени, он казался выше. На миг Оресту захотелось подойти к нему, прикоснуться, прижать ладонь к его лицу или торсу, но Орест не двинулся с места.
Он проголодался и устал, однако чувствовал, что ему нужно что-то еще – он с радостью бросится в бой, только б сообщили, что кто-то опять к ним идет.
Орест все никак не мог отвести взгляд от Леандра, пока тот двигался по тесной комнате полуголым. Перехватив его взгляд, Орест заметил, что и Леандру неймется. Если бы старуха сказала, что ей надо зарезать овцу, или козу, или даже курицу, Орест бы оказался рядом, при остром ноже. Он был бы готов помочь старухе. И понимал, что помог бы и Леандр.
Они сидели за столом, ели то, что приготовила хозяйка, словно это обычный вечер в их жизни. Пес наблюдал за ними из угла, как всегда следя за каждым куском, который Митр клал в рот, или подходя поближе, когда Митр кашлял.
Поскольку они поняли, что пес предупредит их о чужаках, ни Оресту, ни Леандру не пришлось сторожить ночью. И потому Леандр предложил Оресту спать с Митром, пес – между ними. Леандр лег в соседней комнате, а старуха – в глубине дома.
Днем они встречались за едой, готовили старуха с Митром. Орест и Леандр приглядывали за скотом и за урожаем, за овощами и деревьями, часто работая вместе. Вчетвером они никогда не ели молча. Болтали о погоде или о перемене ветра; обсуждали новый вид козьего сыра, который сделала старуха, или какое-нибудь животное из стада, или что случилось с каким-нибудь деревом. Пошучивали над тем, какой лентяй Митр, или как трудно вытащить Ореста из постели поутру, или как подрос Леандр. Бросали псу хлеб и смеялись над тем, как жадно он его ест. Но старуха не рассказывала о пропавшей семье, мальчики же не говорили о доме. Орест размышлял, не выложил ли Митр старухе их историю – или не пришлись ли у них к слову подробности того, что случилось прежде.
Бывали дни, когда ветер дул особенно свирепо. Старуха всегда знала, когда налетят такие ветры. Она предупреждала их. Начинаться все могло с посвиста в ночи или среди дня, когда делалось теплее обычного, ветер мог крепнуть и дуть два-три дня, после чего затихал. Когда он свистел сильнее всего, Митру приходилось сидеть поближе к собаке, та тревожилась, рычала и порывалась спрятаться. По ночам, когда ветер был самым лютым, когда никто не мог спать и все сидели в кухне, напряженные, старуха доставала бутылку перегнанного фруктового сока, наливала себе чашку, а мальчикам выдавала сколько хочешь фруктов и воды и рассказывала им какую-нибудь историю, обещая, что постарается не закончить до утра.
– Жила-была девушка, – начала она однажды ночью, – и слыла она главной красавицей на всем белом свете. Насчет ее рождения ходили разные слухи. Кто-то верил, что ее отец – из богов, пришедших на землю в облике лебедя. Но что бы ни думали о ее отце, о том, как звали мать девушки, все сходились во мнениях.
Старуха примолкла, ветер бушевал вокруг дома. Пес убрался подальше в угол, Митр сел рядом на пол.
– Как же звали мать? – спросил Орест. – Она тоже была бог?
– Нет, она была смертной, – ответила старуха и вновь умолкла. Казалось, она пытается что-то придумать. – То было время богов, – проговорила она. – Лебедь возлег с ней, с матерью, и, говорят…
– Что говорят? – спросил Орест.
– Говорят, что родилось у матери двое детей от лебедя и двое – от смертного отца. Мальчик и девочка – и еще мальчик с девочкой. И девочка, дочка лебедя, оказалась обворожительной. Другие же…
Она опять замолчала, вздохнула.
– Двое мальчиков уже сгинули, – продолжила она шепотом. – Они сгинули, как и все люди того времени. Они сгинули, защищая сестру. Вот как они сгинули.
– Почему им пришлось ее защищать? – спросил Леандр.
– Все царевичи и цари желали на ней жениться, – сказала старуха. – И договорились, что всяк, кто просил ее руки, даже если не получил ее, должен пообещать прийти на выручку ее мужу, если с ней что-то стрясется. И вот так началась война, война, забравшая наши лодки и наших мужчин. Началась она из-за красоты.
Женщина говорила, вокруг дома выл ветер. Трое мальчишек сидели с ней всю ночь, Орест и Леандр просыпались и задремывали на стульях, а Митр оставался с собакой, напуганной ветром.
* * *
Леандр с Орестом научились свистеть, чтобы, даже когда они врозь, можно было слышать друг друга. Основной свист – приветствие, способ дать знать, что они где-то рядом; другой – сказать, что пора возвращаться в дом поесть; третий – что надо срочно встретиться; последний означал «чужаки». Они повозились с Митром, научили его свистать их, если они опаздывают к трапезе, а еще научили его самому громкому, пронзительному свисту – если пес начнет скрести землю.
Теперь, когда они могли высвистать друг дружку, Орест с Леандром стали работать на разных полях; одному можно было и оставаться дома, когда второй шел разыскивать заблудившуюся скотину. А еще Орест теперь гулял сколько влезет по кромке скал – пока не нашел расщелину, каменистую тропу вниз, к морю. Он знал, что старуха тревожится из-за волн, те бывали высоки и суровы, и потому Орест никогда не говорил ей, что часто гуляет там, когда день подходит к концу, – просто побыть в одиночестве, посмотреть на воду.
Он нашел выступ. Несколько дней подряд ходил туда смотреть, как накатывают волны, как толпятся и бьются о камни внизу. Иногда птицы летели над морем странными стаями, некоторые – высоко, некоторые – поближе к воде. В основном было спокойно и тихо, но, стоило возникнуть ветру, его порывы будто швырялись водой.
Вскоре Орест убедил Леандра сходить с ним. Они сидели на выступе, солнце таяло. Леандр редко носил рубашку, работая в полях; тело его загорело. Он был гораздо выше Ореста – и крупнее. Смахивал на одного воина, какого Орест помнил при отце, тот целеустремленно приходил в отцов шатер и выходил из него.
Оресту хотелось спросить у Леандра, есть ли у того замысел на будущее, считает ли он уходящее время, как сам Орест, по тому, как полнеет и увядает луна, по тому, как приходит черед ягниться овцам, созревать урожаям, по фруктовым деревьям и их плодам, и не собирается ли Леандр остаться здесь и после смерти старухи. Но время шло, луны круглели и тощали, никакие новые чужаки не объявлялись, и казалось, будто о них троих позабыли, будто они нашли место, где проживут безопасно, а любой уход или переселение несут с собой угрозу.
