Электра спросила, можно ли заикнуться об Ифигении, я ответила «нет»: помыслы ее отца легко омрачить после долгих боев, и ничего нельзя говорить, никому, что испортит прием Агамемнона и его счастье.
– Наша задача – сделать ему хорошо, – сказала я, – когда вернется он к своему народу, который любит. Об этом он думал с тех пор, как покинул нас, – о своем достославном возвращении.
За несколько дней до прибытия Агамемнона на вершинах холмов загорелись огни – предупредили нас о его приближении, и я заметила, что все вокруг напряглись. Я не упускала ни единой возможности ежедневно видеть Электру. Когда она спросила, будет ли Эгист среди тех, кто встречает ее отца, я ответила, нет, его там не будет. Лишь сколько-то дней спустя я объясню Агамемнону, до чего небезопасно мне было все это время, как сильно нужен мне был защитник для Ореста. Она молча кивнула, будто бы соглашаясь. Я тепло обняла ее.
Я побеседовала с каждым старейшиной о тоне, в каком они будут приветствовать Агамемнона. Меня почти забавляло, как быстро они привыкли к безмолвному присутствию Эгиста. Наверняка они знали – слухи распространяются по дворцу очень быстро, – что Эгист проводил все ночи в моей постели; должно быть, раздумывали, что приключится и с ним, и, конечно, со мной, когда Агамемнон вернется.
Мы с Эгистом проговорили все возможности помех или заговора. Обсудили в подробностях, что случится в день возвращения моего супруга. Условились, что, когда Агамемнон будет готов войти во дворец, Электру нужно отвлечь и запереть где-нибудь, пока все не завершится. А Ореста убрать в безопасное место, чтобы и он не стал свидетелем происходящего.
Эгист сказал мне, что в засаде ждет пять сотен его людей, каждый предан ему. Эти люди исполнят любой приказ, дословно.
Я обняла Эгиста, все еще беспокоясь, вдруг что-нибудь произойдет в те первые же часы, когда мой супруг вернется, и это вызовет в нем подозрение. Встреча должна быть открытой, думала я, должна быть праздничной. Ни Эгисту, ни его приспешникам нельзя показываться. Нужно, чтобы я создала у возвратившегося воителя впечатление, будто все так, как и должно быть.
Расписав великий спектакль приветствия и общей радости, мы занялись любовью, свирепо, осознавая, во что ввязались, но не забывая о том, что́ на кону, – о трофеях.
* * *
Мы углядели вдали блиставшие колесницы. Отправили стражников встретить их, а сами твердили роли. Сначала Орест с мечом. Затем – его сестра, Электра. Затем все старейшины, по очереди, у каждого своя фраза приветствия, восславления. Я буду стоять над всем этим, смотреть, улыбаться. Наконец, двинусь к Оресту, сейчас взбудораженному, беспокойному, подойду к супругу и подтвержу то, что скажет Электра: его царство осталось таким же, каким он его покинул, – мирным, преданным, ждущим его указаний. Во дворце, на этаже ниже наших покоев, будут ждать Эгист и его соратники, ни единого звука, ни шепота. Но в основной галерее он оставит нескольких стражников, они будут готовы содействовать нам.
Агамемнон стоял в колеснице прямо. Казалось, он вырос. Сплошное самодовольство: он глядел на нас, ждущих. Когда я заметила, что он видит меня, я постаралась принять вид горделивый, а следом – смиренный. Даже завидев, что в его колеснице рядом с ним стоит женщина, красивая, юная, я еще издали широко улыбнулась обоим, а затем смягчила улыбку теплом. Орест подошел, Агамемнон расхохотался. Выхватил меч и принялся биться с сыном, зовя свою свиту на выручку, чтоб помогла победить знаменитого воина.
Мы подучили Ореста сдать в сторону и уйти во дворец, ждать у меня в комнате, где, как его заверили, его вскоре найдет отец. Выступила Электра. Она излучала власть, напыщенность, серьезность. Склонилась перед отцом и перед женщиной рядом с ним, проговорила слова, о которых мы с ней условились, а затем поклонилась еще раз, и отец ее поздоровался со всеми старейшинами. Вскоре вокруг его колесницы собралось их несколько, и он описал какую-то битву, где победил, с подробностями изумительных стратагем, что принесли ему эту победу.
Тут я подала знак своим женщинам, и они поднесли ковры, уложили их с того места, куда опустятся стопы Агамемнона, и до дворцового входа. Он подал руку юной гордой женщине рядом с собой, та распахнула плащ и явила алое одеянье невероятной роскоши. Ее волосы свисали свободно, она шагнула с Агамемноном на ковер. Взгляд ее озирал все вокруг, будто эти края в ее грезах всегда были ее и стали явью лишь для ее удовольствия.
– Это Кассандра, – сказал мой супруг. – Мы взяли ее в плен. Это часть нашей добычи и наших трофеев, что мы привезли с собой.
Кассандра вскинула милую голову и высокомерно перехватила мой взгляд, словно я рождена была, чтобы ей прислуживать; затем посмотрела на Электру – та изумленно глазела. Множество колесниц уже прибыло, некоторые – с сокровищами, какие-то – с пленниками, руки связаны за спиной. Кассандра стояла поодаль, с презрением глядя на уводимых рабов. Я двинулась к ней, пригласила ее во дворец, подавая Электре знак, чтоб шла следом.
Оставив Агамемнона рассказывать байки, торжествующе махать руками и распределять рабов среди своих воинов, мы вошли внутрь, и Кассандра забеспокоилась. Спросила, можно ли ей вернуться во двор и найти моего супруга, я отказала: нам, женщинам, следует быть внутри.
В этот миг все могло быть потеряно: Кассандра заговорила испуганно – о сетях угрозы, о ловушках, опасных плетениях. Вполголоса упомянула она убийство. Она умеет такое видеть, сказала она, она чует убийство. Появилась Электра – слишком распаленная возвращением отца, ей не до слов Кассандры. Я попросила Электру проверить пиршественные столы. Я знала, что люди Эгиста ждут ее. И знала, что Ореста уведут из дворца двое стражников.
Кассандра все говорила, голос ее – все настойчивее, она требовала, чтобы ей дали вернуться к Агамемнону, я сказала страже, чтобы ее забрали в дальний покой. Велела одному из них сообщить моему супругу, если тот спросит, что Кассандре хотелось места для отдыха, ей предоставили самую уютную комнату для гостей и та ей вроде понравилась.
Теперь я стояла одна у входа, ждала, а колесницы всё прибывали, приветственный клич взмывал вновь и вновь, а мой супруг повторял какую-то байку, которую он уже изложил этим людям, жадным до победоносной улыбки, до знакомого прикосновения, до богатого звука голоса Агамемнона.
Все, что знала я, – применила. Не говорила, не двигалась. Не хмурилась, не улыбалась. Смотрела на Агамемнона, словно был он богом, а я – слишком скромной, чтоб и находиться-то рядом с ним. Такова была мне задача – ждать. Одного слова предупреждения от этих людей хватит, чтобы все изменить. Я наблюдала за ними, но видела, что им не дали возможности заговорить. Агамемнон хвалился какой-то опасностью, которой смог избежать. Этот пузырь его шума некому было проткнуть.
Однако чем дольше он с ними был, тем уютнее им становилось, а это усиливало опасность. Если он не оставит их в скором времени, думала я, кто-нибудь нашепчет предупреждение – и этого хватит. При нем вся его стража. Они тоже смеялись и похвалялись рабами. Одно только слово – и все переменится.
